Невезение падало темным снегом и скапливалось у Авано на плечах.

– И им будет так же больно? И безвыходно? И удача полностью их покинет?

Хайо уставилась в жгучую голубизну водяного глаза Авано:

– Я разыщу их, кем бы они ни были, и заставлю заплатить за твои страдания. Ты будешь со мной, так что увидишь все собственными глазами.

– Как Коусиро.

– Верно. Ты станешь шикигами. Сохранишь сознание. Не будешь испытывать голода. А однажды, если захочешь, сможешь меня убить.

– Хайо… – одернул ее Нацуами.

– В ту ночь, когда Дзуньитиро Макуни сделал снимок, – сказала Авано, – я впервые после похищения пришла на этот пляж и впервые же попала в этот сад – мне нужно было лично увидеть, откуда Волноходец берет сырье для моих волшебных пилюль. Я заметила этих людей в грядках, где растет моя еда. И знаешь что? Я была счастлива. Я подумала, что больше никогда не буду голодать. Выбежала наружу. Просто чтобы прочувствовать радость, а не усталость, голод и страх. Остальное ты знаешь. – Авано потерла глаза, поморгала под льющим с потолка кровавым дождем и улыбнулась. – Можешь сделать мне предложение, Хайо Хакай.

– Авано Укибаси, – сказала Хайо. – Желаешь ли ты заказать рукотворный ад?

* * *

Момент, когда разорвалась эн между Авано Укибаси и Волноходцем, не был очевиден.

Кровавый дождь не прекращался. Над Оногоро бушевал сильнейший шторм. На остров опустилась глухая ночь.

Но Хайо знала, что все уже случилось. Она видела, как частицы невезения облаком поднялись над садом, вылетели через крышу и устремились к Волноходцу, чтобы навеки отяготить его безымянным, неизбывным призраком.

Для бога, который так привык к бремени имени, попасть в ловушку невозможности назвать его, сгладить острое звучание произношением наверняка окажется настоящим, невыносимым адом.

А потом Авано исчезла. В руке Хайо лежал лунно-белый бумажный человечек.

Хайо стояла посреди сада и понимала, что осталось сделать только одно: сжечь его дотла. Иначе кто-то может его найти, собрать семена и вырастить новые деревья на боли других, брошенных на произвол судьбы людей. Она должна его уничтожить. Спалить, чтобы…

– Даже не думай.

И, не успев сообразить, что происходит, Хайо отключилась – а над ней, по своду потолка, проползла огромная белая змея.

* * *

В дверь постучали. Хайо потянулась к ней и, только когда коснулась пальцами темной кедровой обшивки, осознала, что находится не в квартире в Хикараку. Под крышей звякнули подвески. На фронтоне виднелись три размашистых иероглифа высотой в три сяку, написанные рукой Мансаку: «Умри, Ведьма!»