В конце долгого дня, уставшая после ухода за сестрой, которой становилось то лучше, то хуже, я обращалась к воспоминаниям о Тэхёне. Однажды утром мы получили письмо от бабушки; она не могла больше нас принять, боясь, что скажут другие жители деревни. В тот день Суён чувствовала себя особенно несчастной. Ни мне, ни ей некуда было пойти, кроме как в заброшенную хижину в горах, ту самую, в которой я скрывалась перед восстанием. И если бы не Юль, моя сестра, возможно, навсегда погрузилась бы в пучины отчаяния.

Жизнь обычных жителей страны вовсе не улучшилась после государственного переворота. Они пострадали от роскошных наград, обещанных чиновникам, поддержавшим новую власть. Их земли раздавали как подарки. Налоги для знати отменили, и это бремя полностью легло на народ. По стране начали подниматься как небольшие, так и крупные восстания разгневанных земледельцев и обделённых чиновников.

Сильнее всего меня терзали мысли о женщинах, похищенных Ёнсан-гуном. Их распределили между лидерами восстания и солдатами, охранявшими границы, словно праздничные сладости жадным до угощения детям. Больше всех наложниц забрал вовсе не Опарыш, а заместитель командира Пак и построил отдельное поместье, чтобы поселить их там, вдали от чужих глаз.

Мне больно было думать о стране, поэтому я сосредоточилась на уходе за сестрой. Разминала цветы бальзамина и покрывала её ногти целебной пастой.

– Сегодня утром заходила Юль, – тихо произнесла Суён, держа руки перед собой. – Она сказала, что бывший ван почил.

Я подняла взгляд. Всё утро я провела за сбором трав и разминулась с Юль.

– Как он погиб? Его отравили? Зарезали? Задушили?

Суён тяжело вздохнула.

– Попытки убийства были, но их все отразили ещё верные Ёнсан-гуну солдаты, которые его охраняли. Он… умер естественной смертью. От болезни.

Я прикусила губу, оцепенев от разочарования.

– Ван Чинсон-тэгун[7] не казнил тирана, несмотря на все его злодеяния, а теперь ему позволили мирно умереть от болезни? – прошипела я дрожащим голосом. – Где же наказание? На месте вана я бы четвертовала…

– Ёнсан-гун тоже раньше был ваном, и многие остались преданы ему, – напомнил Ворон, державший дозор у входа в хижину. Он сам вызвался оберегать мою сестру и загораживал её от Опарыша подобно горе. – В нашей стране просто не принято убивать тех, кто был однажды избран небесами.

Горькое разочарование сдавило мне горло болезненной петлёй. Я попыталась его сбросить. Наше государство едва ли не лежит в руинах, но я бессильна это изменить. Зато могу заботиться о сестре, бережно заворачивать её пальцы в мягкие листья, красить ей ногти в бодрый оранжевый оттенок.