– Что?

Джек встрепенулся и замер, как тогда, когда увидел Винсента Белла подвешенным на фонтане. Всех, кого Джек терял, он терял одинаково болезненно, независимо от того, любил или нет. При мысли же о Наташе, которую он видел всего пару часов назад, бойко раздающую указания волонтерам и официантам, у него и вовсе чуть не подкосились ноги.

– Она не умерла, – поспешил утешить его Франц, наполовину свесившись с тахты и размахивая оттуда руками. – Но в коме. Говорят, ее ввели в нее искусственно, какая‐то проблема с легкими… У нее, оказывается, бронхиальная астма от цветения, вот она в Самайнтаун и переехала, где цветения не бывает никогда. Ты не знал?

«Конечно, знал, – хотелось ответить ему. – Но забыл». Держать ее вдали от Ламмаса нужно было в первую очередь. Однако это лишь подтверждало догадку, что отрава была в пище, ибо Наташа всегда пробовала все свои блюда перед подачей – убедиться, доведены ли те до вкуса. И это же доказывало, что цель Ламмаса – уничтожить Джека не физически, а морально. Даже одного из самых отзывчивых, трудолюбивых и добродетельных людей Самайнтауна он не пощадил.

От этой мысли Джек резко вдохнул, а выдохнуть почему‐то не смог. Вцепился ободранными о косу и землю ногтями в верхние ребра: те будто выворачивало наизнанку. Что‐то царапало его изнутри – чувство, подобное тому, что возникло, когда Пак пронзил его на кладбище каким‐то суком. Вспомнив об этом, Джек на всякий случай вернулся к зеркалу, расстегнул рубаху и обнажил плоскую бледную грудь с острыми ключицами, усыпанную веснушками. Мозолистыми пальцами он обвел область возле сердца, гладкую кожу, где уже не было никаких следов ранения. Тем не менее даже при надавливании было больно, будто там, внутри, в идеально сросшейся плоти, осталась предательская заноза и образовался гнойный нарыв.

В воздухе откуда‐то все еще веяло цветочной сладостью.

– Слушай, Джек, мне надо рассказать тебе кое-что, – снова заговорил Франц из гостиной. Подниматься для этого ему, очевидно, было лень, а может, просто тяжело. Когда Джек только вошел в Крепость и заглянул за арку, то увидел, что толстовка на нем красная и задубевшая от крови, особенно капюшон, а глаза прозрачные-прозрачные, едва подсвеченные оранжевым где‐то в глубине. Явные признаки истощения. – Насчет той истории, почему я хочу умереть… Наверное, тебе сейчас это не особо интересно, но я встретил на базаре женщину, которая, можно сказать, ответственна за это…

– Да-да, продолжай.

Джеку нужно было успокоиться и собраться с мыслями. Поэтому он пошел на кухню, открыл первый попавшийся ящик с резным прованским узором и выгрузил оттуда алюминиевую кастрюлю, которая как раз хорошо подходила для сырного супа с жареным беконом благодаря толстому антипригарному дну и широким ручкам. «Не знаешь, что делать – делай сырный суп», – повторял Джек про себя заповедь Розы, пока рылся в холодильнике, ища сливочное масло и другие ингредиенты. Обычно это и вправду помогало: нарезая сельдерей, он будто резал на части проблему, а когда раздавливал лопаткой комочки муки, то будто давил сомнения.