– Так вот… Ее зовут Кармилла, – продолжил Франц. – Она вампир, судя по всему, очень древний. С ней был Херн, ухажер Титании. Не знаю, почему они вместе и что вообще делают здесь, но это именно Кармилла обратила меня. Возможно, она знает и способ убить меня окончательно, поэтому я бы хотел попросить тебя… То есть спросить. Ничего, если эти дни я буду…

Кастрюля с грохотом покатилась по полу вместе с крышкой и черпаком, когда Джека снова согнуло пополам.

– Эй, что с тобой? – Франц прервался. Скрипнула тахта, прогнувшись под его весом. – Мне подойти?

– Не надо! Все нормально, просто устал.

Он опять соврал. Поднял кастрюлю, выпрямляясь, когда боль немного утихла, приступообразная, и поставил кастрюлю на плиту. Затем Джек снова просунул пальцы под пуговицы своей запахнутой рубашки, где кожа вдруг показалась ему чуть горячее. Что с ним происходит?.. Ах, на самом деле он знал ответ. Понял еще там, на городской площади. Это наверняка скоро пройдет, но что, если…

Безумная идея заставила Джека выключить плиту и засунуть кастрюлю обратно в ящик. На этот раз до готовки дело даже не дошло – его уже озарило. Правда, пришлось несколько раз махнуть рукой, чтобы отогнать от себя Барбару: та, почуяв неладное, собралась у его ног неоформленной кляксой, начала липнуть и мешать. К счастью, говорить она не умела, да и была слишком послушна хозяину, чтобы продолжать тянуть его за штанину, когда Джек слегка на нее наступил и шикнул. Ничего не поделать. Она смирится. Как и все они.

– Слушай, Франц… Я отойду ненадолго, ладно? Хочу соседей опросить, да и в больницу заглянуть надо. Как Титания вернется, скажи ей, что ее лавка должна продолжать работать, люди всегда стремятся к радости и красоте в сложные времена. Пусть следует за зовом сердца, а не природы. И вы с Лорелеей… Заботьтесь друг о друге тоже, хорошо? Что бы ни случилось, держитесь вместе. Хватит грызться по пустякам и делать вид, что вам обоим все равно. Спасибо, что были моей семьей, хоть и недолго.

– Ты говоришь так, будто прощаешься, – весело отозвался Франц и наконец‐то встал. – К чему эти напутствия? Ты же не собираешься… Джек?

Когда Франц выглянул в коридор, Джека уже не было, зато была его треснутая тыква с пустыми и темными прорезями для рта и глаз, оставленная на комоде.

* * *

Одиночество было знакомо Лорелее с рождения. Она даже не знала, как и у кого появилась на свет, но и светом‐то это было назвать нельзя. Вся ее жизнь – его отсутствие. Темная глубина, куда тот почти не проникает, под толщей воды в недрах губчатой пещеры – таким был ее дом. Рутина же была и того хуже: сплошь охота, но не такая, как у Титы или другого хищника, нет, а монотонная и бесхитростная. Добывать пропитание в море легче, чем в лесу, особенно когда ты это море во плоти и есть; когда хвост, длинный и гибкий, будто немного змеиный, и с округлыми полупрозрачными плавниками делает тебя быстрее любой добычи, а твой голос приманивает рыб так же, как спустя годы стал приманивать людей. Потому Лорелея преимущественно рыбу и ела: мелкую и крупную, белую и красную, иногда даже акул, ведь зубы в ту пору у нее тоже были, как у них.