– Потому что хочу жить. Я знаю, что ты готовишь жертвоприношение. Не хочется быть агнцем на закланье – хочется быть тем, кто туда его ведет.

Ладони у Лоры так замерзли, будто она тоже помыла их в реке. Одной рукой она держалась за колеса, подталкивая коляску ближе к Ламмасу, а второй придерживала сумку. Вал был некрутым, но скользким от покрытой сыростью травы, и в какой‐то момент кресло вдруг само понесло ее вперед. Ламмасу даже пришлось выставить колено, чтобы Лора врезалась в него, а не снесла скамью и стол. Ее щеки вспыхивали и снова гасли, бледность сменяла красноту и жар. Не больше, чем калека, в своем желании служить Ламмасу она, конечно, была смешна. Снисходительная ухмылка Ламмаса, с которой он покачал головой, буквально в лицо кричала ей об этом.

– Я еще не воспользовалась кинжалом, но обязательно это сделаю! – выпалила Лора оскорбленно. – И как только у меня снова будут ноги… Я буду в разы полезнее. Я умею петь и подчинять себе людей, ты в курсе?

– В курсе, – ответил тот. – Но ты крайне ненадежна. То и дело предаешь своих друзей…

– Так разве это, наоборот, не признак постоянства?

Ламмас хмыкнул. Он смотрел на Лору, а Лора – на него, снизу вверх, почти с земли – на этого высокого, долговязого мужчину, чье лицо казалось страшным, как у пугала, особенно в темноте, что сплеталась вокруг них в клубок. Небо будто подстрелили – синий смешался с красным и окончательно утопил дневную желтизну. Ночь на Самайнтаун всегда опускалась стремительно, но сейчас будто бы не хотела приходить. Видать, тоже пыталась отсрочить неизбежное.

Лора затаила дыхание, незаметно нырнув дрожащей рукой в расстегнутую сбоку сумку. Ветер понимающе гладил ее по волосам, и Лоре хотелось стряхнуть его с себя, как она всегда стряхивала любую нежность. Франц исчез, Титания – тоже. Впрочем, даже приди она сейчас, одной ей Ламмаса не победить, в глубине души Лора и так это понимала. Тепло его напоминало солнце, а ощущение от него – будто ты лежал в его лучах. Правда, чем дольше это длилось, тем выше был риск расплавиться. Если сила Джека укрывала, обнимала невесомо и легко, как шерстяное одеяло, то сила Ламмаса душила. Она казалась осязаемой – протяни руку и сомни, как глину. Правда, обожжешься, а может, сгоришь дотла. Перед Лорой стояло само лето, и никому, кроме осени, не было дано его сразить. Даже Королеве фей.

Поэтому…

– Съешь это, – сказал Ламмас, стоя так близко, что колени Лоры касались его коленей. Он нырнул рукой в карман и вытащил белесое, плоское семечко, похожее на рис, как те, мешочек с которыми Лора вывернула в тыквенный пунш на Призрачном базаре. Оно лежало прямо на его ладони поверх серого велюра и переливалось в свете снова замигавшего болотного огня. – Присягни на верность.