– Да на кой ты сдался Ламмасу, – хмыкнул Голем. – Ты здесь исключительно по моей прихоти,
Решетку за собой он не закрыл – очевидно, был настолько уверен в себе и в тех цепях, которые связывали Франца. Шершавая от ржавчины поверхность терла кожу, словно наждаком, и любое неосторожное движение все больше приближало цепи к его сухожилиям и костям. Франц застыл ненадолго, чтобы передохнуть и собраться с мыслями.
«Ты уже очнулся», – сказал ему Голем, и это маленькое «
Пока он размышлял, – паниковал, точнее, – Голем сделал несколько кругов по камере, рассматривая его со всех сторон, как экспонат в музее, а затем подошел к стенду. Дернул какие‐то крепления и выдвинул из боковины еще несколько железных крепежей и потайных ящичков, из которых принялся вынимать и складывать на стоящий рядом стол все, что находил интересным. Блеснула чугунная вилка с тремя зубцами, затем классические клещи и ланцет. Тиски, какие‐то валики с веревками, набор обсидиановых игл… Выбрав штук шесть инструментов, Голем удовлетворенно хмыкнул, выдвинул из очередного ящика другой, поменьше, и размотал вытащенный оттуда фартук, как у кузнеца.
«Нет, минутку…»
Как у
– Никто из нас не служит Ламмасу безвозмездно. Кому‐то он платит освобождением от проклятия, кому‐то – обычными деньгами… Хочешь узнать, чем он платит мне? – спросил Голем, и, хотя Францу очень хотелось ответить «Да не особо, если честно», он решил, что лучше пускай болтает. Так он хоть чем‐то занят и тем более стоит к нему спиной, а значит, не увидит и не услышит, как Франц растягивает звенья цепей. – В обмен на то, что я выполняю самую грязную работу – доставляю тела, куда скажут, и делаю с ними потом, что нужно, – он иногда позволяет мне
Франц непроизвольно сглотнул, и память, которая еще несколько минут назад с трудом подчинялась ему, принялась сама плеваться ему в лицо фрагментами. Лавандовый Дом, где Голем впервые его