– Есть несколько условий, – признался Имболк наконец, когда братья друг с дружкой переглянулись и Джек уже начал беспокойно притоптывать башмаком. – Ты все забудешь. Нас, Колесо и духов пира…

– Нет, нет!

– Зато и всю пережитую боль тоже, Джек. То, как стал таким, и то, что тебя это заставляло делать. Мы сделаем тебя тобой. Настоящим. Обычным. Просто Джеком.

Несмотря на то, как хорошо это звучало, он чувствовал горечь в их словах. Однако никто из братьев от этой горечи не отвернулся, не попытался выплюнуть ее или незаметно проглотить. Все принимали ее, как Джек когда‐то принял их, сделав всех семьей. И от этой горечи напополам с той злостью, что он испытывал, Джек в то же время ощутил нечто, казалось, им давно забытое – надежду. Она уколом пронзила Джеку грудь, когда он узрел ту самую свечу, что, бережно лелея, поднес к нему в руках Имболк. Завитую, высокую, будто сплетенную в косичку из семи обычных белоснежных стержней, а не из ключичных косточек. Она напоминала позвоночник, немного угловатая там, где эти самые косточки каким‐то образом, расплавленные, сплетались между собой. Точно так же сущности их семерых сплетались вместе в этой свече. А Джек – что в ней, что в жизни – был их фитилем.

– Никакой больше Великой Жатвы… – прошептал Имболк, подходя все ближе.

– И никаких неупокоенных и заблудших душ, – добавил Белтайн, вставая и приближаясь тоже.

– И никаких поисков по миру, бесконечного труда, – кивнул Остара, сняв с коленей Литу.

– Ты сможешь жить, как человек, – прошептал Ламмас за его спиной.

– Это… – выдавил Джек в ответ почти неслышно. – Это звучит как…

«Недостижимая мечта».

Ламмас улыбнулся, словно знал. Но нет, он не мог знать, о чем мечтает Джек. Тот никогда и никому не говорил, а уж тем более братьям – тем, для кого хотел служить примером, быть опорой и защитой. Что за стена такая, которая хочет, чтоб ее разрушили? Разве безопасно укрываться за такой? Скажи Джек хоть раз подобное – даже просто признайся в том самому себе, он бы ненавидел себя куда больше, чем после Великой Жатвы. Да и зачем мечтать жить в поселениях среди людей, с румяными девушками миловаться и на праздники ходить, когда именно эти люди ради такого же праздника тебя однажды убили? И когда твой собственный дом и без того полная чаша, когда у тебя братья есть, когда их любовь есть… Зачем быть человеком?

Незачем на самом‐то деле. Джек это понимал, но мечты вопросу «зачем» обычно не поддаются. Это то, что цветет внутри вопреки всему, сколько не топчи.

– Все в порядке, – произнес вдруг Йоль, перескочив поросшее пушистым мхом полено, и Джек вздрогнул, посмотрел на него в упор, даже не заметив, как, очевидно, скуксилось его собственное лицо, если по нему братьям стало все понятно. – Никто не станет тебя ни в чем винить. Твоя работа сложнейшая из всех и длится дольше прочих. Пора и тебе отдохнуть, Джек.