Букетики из бессмертников, которые он обычно приносил, давно иссохли. За две недели его сна никто Розу больше не навещал, но это было к лучшему. Он обошел ее стройный бронзовый силуэт и, остановившись позади, прямо под отполированным пучком, осторожно обнял ее со спины, как живую. Одна рука легла на талию, а вторая скользнула вверх и надавила на маленький зазор между корсетом и острыми, будто настоящими, лопатками.

– Спасибо, что сберегла ее. Ты всегда лучше всех хранила все мои секреты.

Потайная дверца щелкнула, и рука Джека проскользнула внутрь, словно пыталась добраться до сердца Розы. Впрочем, так оно и было, ибо сердцем Розе служила Первая свеча. Ее холод обжег Джеку пальцы, едва он приблизился к ее стволу, завитому, белоснежному, сплетенному из семи костяных стержней. Яркий голубой огонь все эти годы был сокрыт надежно, полая внутри статуя из толстого металла, без единой трещины, не пропускала его бликов. От этого, будто соскучившись по вниманию и утомившись взаперти бронзового тела на краю Старого кладбища, Первая свеча вспыхнула в руке Джека и чуть не ослепила.

Он осторожно извлек ее из статуи, прижал к груди и спустился с пьедестала вниз. Поднес свечу к зазубренным прорезям в своей тыкве и зацокал на коптящийся фитиль, будто усмирял волнение огня, его обиду. Бирюзовое пламя снова опустилось, стало ниже, и Джек погладил под ним стержни.

Его братья. Ах, как Джек скучал! Но сейчас было не время для тоски – времени хватит только на то, чтобы наконец‐то расставить все и всех по своим местам.

– Добро пожаловать на День города! Еще чуть-чуть, и ты бы действительно его проспал.

«Хотелось бы», – подумал Джек и оглядел центральную площадь. Ламмас, надо признать, превзошел все его ожидания, причем как лучшие, так и худшие.

Недаром Джеку показалось, что весь город превратился в кладбище – оно и было так. Статуи, всюду статуи, куда не глянь! Уже не люди. Парализованные не то чарами, не то очередной отравой, с такими же широкими и безумными улыбками на лицах, с какой Ламмас пританцовывал у высокого костра от возбуждения, веселясь среди живых скульптур, дышащих, но неподвижных. Кого‐то паралич застал прямо во время танца, в хороводе иль прыжке; кого‐то – за распитием эля, и теперь тот стекал по одежде, все собой залив. Трапезы, беседы, смех, гадания, игры – Ламмас все вокруг остановил, превратил День города в музей. Джеку пришлось добираться до него зигзагами, чтобы никого случайно не толкнуть и не уронить. Болотные огни гудели в фонарях и тыквах, развивались от ветра украшения из ротанга и соломенные куклы, подвешенные на ветвях сухих бронзовых деревьев. Праздник, очевидно, был в разгаре, прежде чем Ламмас накрыл его своим стеклянным колпаком.