– Никто не заслуживает того, чтобы умирать в одиночестве, – прошептал Франц.

– Но я же правда умираю, да? – спросила Кармилла, и в этом было больше надежды, чем сожаления.

Франц вымученно улыбнулся ей.

– Да. Представляешь, как мне сейчас завидно? – Она хихикнула и тут же затихла. Забвение добралось до ее вишнево-красных глаз, стирая те с лица вслед за улыбкой. – Спи, спи. Я на тебя не злюсь. Ступай на другую сторону с миром, графиня Карнштейн.

И она уснула в его руках, а затем просто исчезла вместе со следующим порывом ветра, подхватившим ее прах и рассеявшим то, что от нее осталось, по всему Самайнтауну. Этот же ветер лизнул Франца в щеку несколько минут спустя, приводя в чувство, когда он просто сидел на одном месте и пялился на площадь. Горожане ее уже покинули, заперлись в ближайших магазинах и домах. День города официально завершился, но Великая Жатва пока еще продолжалась.

И музыка затихла на фоне вместе с певучим русалочьим голосом. Франц даже не заметил, в какой именно момент, но почувствовал неладное.

– Лорелея! – воскликнул он, бегом возвращаясь к сцене.

* * *

Лора никогда не старалась петь от всей души, потому что считала, что души у нее и нет. Как и сердца. Как и людей, которым бы она его отдала. Как и дома, который бы она хотела защищать.

Только сегодня Лора поняла, что ошибалась по всем статьям, и потому пение ее звучало совсем иначе: гулко, точно мошна монет, рассыпавшаяся в пещере; долго, словно не существовало для нее более пределов человеческой плоти. Впервые она смогла превозмочь их, пускай и знала, чем это аукнется. Голосовые связки натянулись, как струны, и задрожали еще в тот миг, когда они с Душицей только забрались на сцену и Лоре пришлось будить всех членов группы по очереди. Тогда же Лора извинилась перед ними – сквозь зубы, но все же – и сглотнула первые капли крови, появившиеся на языке, оставив их незамеченными. После Лора молча взяла в руки барабанные палочки и заняла свое место за установкой, готовая устроить очередной обмен, на сей раз с самой судьбой: ее голос в обмен на город.

Лорелея пела в последний раз. И разговаривала наверняка тоже.

Ибо уже спустя минуту после того, как микрофон включился, крови у нее набрался полный рот.

И все же оно стоило того. Она не смогла бы найти более подходящего слова, чем тот самый «резонанс», чтобы описать происходящее на сцене. Если их с Душицей голоса были нитями, то музыка – иглой, что сплетала их воедино. Гитара, бас и синтезатор завязывали узлы, и два звука действительно превращались в один сплошной – мелодию Самайна. Хотя Лора и Душица никогда прежде не пели вместе, они, две девы из воды, словно самой водой и были связаны. Нота к ноте, слово к слову, дыхание к дыханию. Душица, на удивление покорно уступив Лоре ведущую партию, изящно и аккуратно вшивала свой глас в ее. Они вместе будто поднимали на дыбы морские глубины, призывали океан. Музыка накатывала на площадь прибоем, разносясь далеко-далеко, топя в себе людей, чтобы затем помочь им выплыть на поверхность.