Старые мозоли покраснели на огрубевших за годы репетиций пальцах Лоры, а новые – взбухли. Она отказалась пренебречь барабанами, когда Душица предложила ей это, и тоже играла. Так же остервенело, как всегда, и даже чуть отчаяннее. В этот раз на бронзовые тарелки, однако, выливалась не боль и злость, а скорбь, вина и тайная надежда, которую Лора имела наглость продолжать питать даже после всего того, что натворила. Из-за того, как близко Лора наклонялась к микрофону, тот порой фонил. Свой же Душица держала в руках, отплясывая с ним, как с шестом, и разбрызгивая повсюду кровь, что еще капала с ее одежды. Несмотря на то что на самом деле их никто не слушал – только слышал, сейчас она выкладывалась ничуть не меньше, чем на всех своих концертах. Люди оторопело брели мимо, все еще неподвластные в себе, и площадь стремительно пустела.
«Уходите, – продолжала твердить им Лора через песнь. Она вплетала в нее наказ, как очередную нить в кружево пестрого платка, в который заворачивала всех и каждого, эту же нить к их умам протягивая и обвязывая в несколько слоев. – Домой уходите! Прячьтесь, спасайтесь. Уходите, уходите скорее!»
Здесь белладонна – приправа, а не яд, Надень-ка, дружище, лучший свой наряд! Туман давно окутал этот край, Садись, смерть заварит тебе чай. Однажды мы сгорим в своих грехах дотла, Но здесь такая жизнь нам всем мила, В Самайнтауне, друг, о смерти нет тревог, В Самайнтауне никто не одинок.Глаза Лоры закрылись. Пальцы сжали барабанные палочки. Русалочьи чары заплелись еще крепче, распуская любые другие – и ведьмовские, и чьи‐либо еще. Голос продолжал звенеть, порождая их, а бутылки продолжали лопаться и разлетаться вдребезги на пару с витринами магазинов через дорогу. Концерт удался на славу…
А затем голос у Лоры вдруг сорвался. Во рту растеклась соль моря, которому Лорелея больше не принадлежала, и соль крови, которой истекали ее голосовые связки.
– Лорочка? – Душица оглянулась на нее, едва заслышав, как та фальшивит. В белых глазах без зрачков отразилось исказившееся лицо Лоры с губами красными, будто она объелась клубники. – Лора, мне кажется, пора заканчивать!
«Еще не все», – подумала Лора, пересчитывая взглядом оставшихся на площади людей. Вслух она, однако, ничего не сказала, потому что знала – если сейчас замолчит, вновь запеть уже не сможет. Поэтому Лора лишь махнула головой и зажмурилась, распеваясь снова, изо всех сил взывая к жемчужным чешуйкам на своих ногах, к остаткам истинной русалочьей сути. Горло опухло, каждый вздох был мучительно болезненным и горячим, словно воздух, прежде чем дойти до легких, прорывался через раскаленное железо. Тогда она сложила рот в безупречную форму «О» и запела, как поют сирены – растягивая одну единственную гласную, извлекая чистый звук уже без слов. Так давление на голосовые связки ослабло немного – но все еще недостаточно. Кровь, переполнив рот, хлынула у Лоры между инстинктивно стиснувшимися зубами в попытке ее сдержать. Багровые ручейки побежали вниз по шее, к вырезу истрепанного фейского платья, образовывая в ложбинке под корсетом рубиновое колье. Лора поперхнулась, окончательно закашлявшись, и принялась отплевываться.