Граф взмахнул рукой.

Поначалу кони двинулись мерно, неспешно, но вскоре сменили шаг на рысь. Растянувшись длинной цепью в три шеренги, их всадники вознамерились зайти в поселок одновременно отовсюду, чтобы взять его в кольцо. Теперь лишь один поросший жухлой травой холм отделял их от цели. Райвы еще не было видно, но тянущиеся в небо клубы дыма подсказывали, что она вот-вот покажется. Прозвучал приказ — и кони перешли на медленный галоп. Цепь стала расходиться. Строй разомкнулся, и гвардейцы выстроились в две шеренги. Левое и правое крылья понеслись на быстром галопе, чтобы успеть зайти в поселение с боков в тот момент, когда середина во главе с Филиппом ударит по центру.

Деревня была весьма большой — дворов тридцать — сорок. Дома стояли подле друг друга, обратившись дверями к единственной площади. Но до чего же странная это была деревня! Ни полей, ни садов вокруг — один разоренный топорами пустырь. Здесь не водилось никакой живности: не кричали поутру петухи, не квохтали куры, не ревели ишаки.

Тем не менее в поселении кипела жизнь. Меж домов сновали жители, в своих многократно залатанных одеждах похожие скорее на нищих. На площади гурьбой сидели громкоголосые женщины, занятые разделкой туш: здоровенных лосей, оленей, зайцев, парочки кабанов и одной кобылы. А вокруг них, будто волчата, неистово скакала ребятня. Время от времени кто-нибудь из детей играючи выхватывал кусок мяса из отложенной кучи, чтобы тут же вцепиться в него белыми зубками. На это матери цыкали, ворчали, махали палками, но поделать со своим непоседливым, диким потомством ничего не могли: с утра всем хотелось есть. Да и сами они между делом, видя, что какое-то мясо зазеленело, грязными пальцами заталкивали его себе в рот, чтобы семье достался кус посвежее.

Бруно вышагивал подле женщин. Но сейчас он не походил на того хмурого Бруно, который предстал перед графским троном. Ласково глядя на свою юную жену, которая носила под сердцем его дитя, он улыбался. Нежно, но с некоторой отцовской строгостью он посматривал на своих детей. Мальчишки постарше дрались меж собой, валялись в грязи и, счастливые вне зависимости от исхода, вновь поднимались, чтобы продолжить схватку. Никто из них не обращался в оборотней: превращение занимало время и после него всегда хотелось есть. А с едой у поселения были проблемы.

Пусть вокруг не виднелись ни сады, ни огороды, однако странностей хватало даже без них.

Дверь одного покосившегося дома резко распахнулась. Женщина по имени Молди выволокла наружу мужчину. Тот глядел пустым взором мертвеца в серое, затянутое тучами небо. Молди, в черных косах которой поблескивали седые пряди, тащила его, ухватив за ноги, и всю дорогу ворчала оттого, что ей никто не помогает.