Чуткий слух уловил любимые шажки: осторожные, легкие, будто парящие. Тяжелые дубовые двери отворились, и в проеме возникла Йева. Уильяму показалось, что в кабинете стало гораздо светлее от сияющего вида графской дочери, от ее медной копны волос.

— Прекращай здесь сидеть, пойдем прогуляемся, пока погода не так плоха.

Ее изящные белые ручки обвили шею Уильяма, и она поцеловала его в щеку.

— Погоди, мне еще немного осталось. Не годится бросать работу на половине.

— Говоришь как отец, — шутливо проворчала она. — А бросать женщину посреди ночи, чтобы разобрать письма, которыми можно было бы заняться утром, — годится?

— Да, — весело оскалился Уильям.

— А называть меня спросонья Вериателью? — В глазах Йевы мелькнула обида.

— Извини, она мне приснилась, снова.

— Я так и поняла…

Посреди ночи графскую дочь разбудило невнятное бормотание. Поначалу она вслушивалась в этот странный шепот, который издавал Уилл, лежа рядом под одеялом, но, ничего не разобрав, принялась будить его. Приоткрыв глаза, он неожиданно поглядел на Йеву с такой нежностью и любовью, что сердце ее сразу же затрепетало, как у птички. Никто и никогда на нее так не смотрел… Однако стоило ей услышать имя демоницы, как улыбка ее погасла. А затем затуманенный взгляд Уильяма прояснился, выражение лица поменялось, и он очнулся от навеянной дремоты, взглянув на Йеву привычным, своим чистым взором — будто сердце его никогда ее и не любило.

— Жаль, что у Брасо негде уединиться… Я уже соскучился по Вериателюшке. Дай мне дописать письма, я же обещал твоему отцу, а после прогуляемся. — Уильям тяжело вздохнул, вырвав ее из мрачных дум.

Йева молча убрала руки с его шеи, поджала губки, а затем и вовсе чинно удалилась из кабинета. Уильям еще не был искушен жизнью, поэтому не ведал ни про женскую ревность, ни про обидчивость. Он так и не понял, что только что задел ее лучшие чувства. Невдомек ему было, что его странная чистая любовь к демонице вызывала у графской дочери никак не понимание, а раздражение.

Именно поэтому как ни в чем не бывало он вновь окунулся с головой в изношенный журнал, старательно перенося данные из отчета. Мыслями он был в зале, в том дне, когда оборотни стояли напротив графа Тастемара, нагло, пренебрежительно выказывая свое неуважение. Все ли прошло как должно?

Будто отвечая, за окном пропел серебряный рожок.

Уильям подошел к окну. В хозяйственный двор въехали два всадника, укрывшись от хлещущего ливня капюшонами. Арочные металлические двери отворились, и граф с сыном проследовали внутрь замка. Уильям как раз закончил работу, поэтому быстренько задвинул кресло, прибрал на столе и заторопился по ступеням вниз, в холл. Йева была уже там и пыталась обнять отца, а тот, промокший насквозь, ласково отодвинул ее от себя, чтобы не намочить, и аккуратно поцеловал в лоб.