* * *

Этой ночью, как, впрочем, и во все остальные ночи, Юлиан Ралмантон не смыкал глаз. Сидя в кромешной тьме, в кресле, навалившись на него одним боком, он обдумывал свою жизнь. В последнее время это происходило с ним все чаще, ибо он знал, что вскоре его лишат этой привилегии. Когда-нибудь ему отомстят. Непременно отомстят… И стоило ему услышать звон стекла, как что-то подсказало: этот день настал.

У окна Юлиан оказался первым. Увидев разбившуюся старую королеву в луже крови, а потом отпрянувшую от нее зловещую тень, он потянулся к своей золотой маске. Затем разбудил курчавого раба, лежащего в углу. Отдав ему приказ, веномансер распахнул двери и устремился прочь. Шаг его был быстрым, уверенным. Где-то на верхних этажах поднялся шум, гам, закричали, и он поторопился, но не вверх, а вниз. Он знал, что Элгориан сейчас не в своих покоях, поэтому демону придется потрудиться, чтобы найти его.

Пока он шел, мимо пробегал разный люд.

Разглядывая их всех из-под золотой маски, Юлиан силился понять, действительно ли это слуга, раб или стражник? Или нечто пострашнее? Не нарочно ли на него смотрят так пристально? Нет ли в этом злого умысла?

И правда, в это ночное время король Элгориан, прозванный Четыре Короны, обнаружился в совершенно противоположном крыле, обращенном к саду. Страшные вести сюда еще не добрались. Перед ним лежало серебряное блюдо с огромным зажаренным кабаном, а вокруг собралась пестрая говорливая толпа. Многие были уже пьяны. Все поддакивали умелости короля, его зоркому глазу, который смог рассчитать полет копья, и его сильной молодой руке, которая пустила копье в полет. Это было привычное поведение свиты – каждый боролся за толику влияния. А сейчас, когда всем ударил в голову крепкий хмель, эта борьба превратилась в балаган.

– Ай-яй! До чего хорош был удар! – возвещал брат королевы.

– Секач стоял в кольце собак, – довольно отвечал Элгориан, развалившись на топчане.

– Да, но секач-то не простой, а матерый, согласись! – настаивал брат королевы. – Нет, тут ловкость нужна, чтобы не даться под клык и не помешать собакам держать его!

– Но Его Величеству все нипочем! – восхищался другой придворный. – Если он изволит, я также назову своего маленького сына Элго. В этом имени золотые дни нашей великой империи! Ведь не зря и это имя, и Элейгия переводятся со старых языков как «золото».

– Одного имени мало, – улыбался король, поддавшись лести.

– Воистину! Но надеюсь, что не одним именем он будет «золотым», но и деяниями, как ты! – не растерялся прихлебатель.

Король старался общаться со свитой как должно: сдержанно-гордо, не растрачивая свое внимание, но и не сосредоточиваясь на одном себе, позволяя льстить, но не теряя от этого голову. И все же он был еще слишком молод, чтобы до конца сдерживать порывы юношеских чувств, которые проявлялись в его горячности, самолюбии и порой даже ревности, когда дело касалось его любимой жены. А сейчас он был еще и пьян.