«Выходит, вот кто снес мне голову с плеч, – догадался Юлиан. – Повсюду предательство, лесть и тщеславие! Неудивительно, что этому поддался и один из древнейших бессмертных – Горрон. Я был лучшего о вас мнения, сир’ес».

– Яда точно нет, – наконец поднялся он.

– Но что с ним?! – тревожился чародей, который не участвовал в заговоре. – Что мне лечить?!

– Боюсь, это последствия его болезненности, – Юлиан повернулся к лекарю. – Что вы давали ему, почтенный? В крови оттенки остроты.

– Настойку на вине, меде и белом перце – и только лишь! – отозвался тот.

– Может, это и спровоцировало припадок.

– Нужно позвать Ямая Ясноокого! – настаивал маг.

– Раз отравления нет, – вмешался лекарь, – то первостепенная задача – убрать боль. Пока достопочтенный архимаг доберется до нас, Его Величество может погибнуть от болевого припадка! Он мучится! Я предлагаю пока опоить его опиумом, а затем разберемся. Времени не так много, так что поспешим!

Слепца опоили опиумом, и он тут же погрузился в глубокий сон. Судороги прекратились. Весть о том, что правителю плохо, быстро разнеслась по Коронному дому, но не менее быстро сменилась специально запущенным слухом, что королю не плохо, а просто хуже, чем было, отчего ему дали снотворное. Когда явился архимаг Ямай Ясноокий, он тоже лишь подтвердил высказанную идею про обезболивание. Затем тревожно переглянулся с Юлианом, нехотя участвуя в их общей игре, и ушел восвояси.

Наутро у постели Морнелия, который продолжал лежать в опиумном забвении, собрался консилиум. Будучи лучшим веномансером, Юлиан высказался в пользу того, что болезнь короля давно развивалась подспудно, он измучился от болей, а случившееся лишь следствие.

– Его кровь отравлена, но не ядом, а перенесенными болезнями и общей слабостью, – утверждал он.

Заключив, что королю желательно постоянно находиться под действием снотворного, Юлиан передал слово лекарю. Лекарь согласился, затем добавил от себя медицинских терминов и закончил речь долгой витиеватой фразой.

Хотя и не весь консилиум поддержал это решение, но самые весомые слова были уже сказаны. А потом и вовсе точку в еще не зародившемся споре поставила королева:

– Мой супруг довольно натерпелся за годы правления: от предательства брата, отчего ослеп, до войны Трех королей. Забвение печалей в цветке забвений – это лучшее, что могут дать ему лекари!

И, демонстративно выказывая супружескую преданность, королева в тот же день перебралась в покои к своему мужу, дабы служить ему. Ее кровать придвинули к его кровати, и она стала хранительницей его покоя, а точнее, надзирательницей, отслеживающей действие дурмана.