Юлиан лишь покачал головой, разглядывая, как растет решимость в глазах Наурики. Она была женщиной осторожной, спокойной, вдумчивой, но если вбивала себе что-нибудь в голову, то избавиться потом от навязчивых мыслей не могла, пока не претворяла их в жизнь. «Не смей спорить с ней!» — наказывал Илла и грозил пальцем, и Юлиан понимал, что с Наурикой, если ты не ровня, спорить было бесполезно.

С рассветом он лениво выполз из-под одеяла, пригревшись там в обнимку с теплой, ласковой женщиной, и посмотрел в окно, отодвинув гардины. Дождь прекратился. Юлиан жадно залюбовался белоснежными мраморными статуями Праотцов, омытыми ливнем. Элегиар еще тонул в предрассветном сумраке, сером и мглистом, но издалека начинали доноситься уже скрип ворот, хлопанье дверей и шаги горожан. Город внизу медленно просыпался, чтобы в один момент стать шумным и многолюдным. Солнце вот-вот должно было залить ярким светом позолоченные символы власти, которые держали в руках Праотцы.

Наурика проснулась, когда почувствовала прохладу от отодвинутого одеяла. Она сонным взглядом посмотрела на Юлиана, тот прислушивался к потайной двери.

— Почти рассвет… — заметил он, одеваясь.

— Останься еще ненадолго или хотя бы не торопись. Считай это приказом, — улыбнулась лениво она. — Мне хочется в кои-то веки посмотреть на тебя при свете не в коридорах дворца, а здесь. Рабыня тоже не явится сюда до рассвета, да и перед тем, как зайти, будет ждать моего позволения.

Она поднялась с постели, нагая, поежилась от холода, ибо камин был не растоплен, хотя злые ветра и череда дождей уже терзали Гагатовые равнины.

— А как же твой дражайший супруг? Ты же спишь с ним в одной комнате.

— Но в разных постелях…

Наурика повела покатыми плечами и надела спальную рубаху, чтобы не замерзнуть, затем поправила растрепавшуюся от ночи толстую косу.

— Мой супруг остыл к жизни, Юлиан, и его больше не интересуют ни постель, ни тем более женщины.

— Все женщины?

— У него нет любовниц.

— Быть не может. Каждому мужчине нужна хотя бы изредка женская ласка, как цветку солнце.

— Он больше не желает женщин… Он мог бы их иметь, будучи королем, но не возжелал… Слепота ослабила его. Морнелий… Он просто устал. Он уже не тот, кем был в молодости.

Наурика вздохнула, и ненадолго в ее глазах разлилась такая печаль, близкая к слезам, что у Юлиана появилась мысль, как же сильна была ее любовь к мужу. Хотя когда королева отвернула свое лицо, печаль сменилась ненавистью.

— Мой муж — уже давно не мой муж, — прошептала, сдерживая ком рыданий в горле, она. — Я давала обещание любви одному мужчине, которого действительно любила, но родила пятерых детей совершенно другому…