— Мы меняемся с годами, Наурика. Что поделать.
— Я не о том… Совсем не о том…
Раздались шаги в коридоре, и Латхус три раза коротко постучал в дверь. Пора было уходить, несмотря на просьбы. Накинув плащ, Юлиан попрощался с королевой, настроение которой испортилось, поблагодарил ее еще раз за кольцо, прижал подарок к груди и покинул тайные покои.
* * *
Когда вдалеке показался особняк, ютившийся на спокойной улочке, рассвет уже ясной и нежно-желтой полосой расчертил горизонт. Гудел город. Однако в особняке было тихо. Охрана на воротах сказала, что посол недавно отбыл. Значит, раз всю ночь двое придворных просидели в гостиной, старик Илла займется лечебными процедурами, как только выспится. В последнее время он стал пропускать визиты во дворец, а после настойчивых попыток убить его и вовсе работал из дому, то и дело отправляя посыльных.
Юлиан собирался уже было улизнуть в город, чтобы проверить портного и Уголька, но его окликнул Хмурый, арендованный им раб.
— Вас ищут. Велели зайти к хозяину.
— Понял. Приготовь пока мне костюм в город.
— Как обычно, невзрачный?
— Да, Игомар. Я не хочу получить в бок перьевой нож только потому, что кому-то покажется, будто у меня в кошеле водятся монеты.
Спрятав подаренное кольцо в кармашек на груди, под пелерину, Юлиан поправил кисточки бахромы и деликатно постучал в дверь покоев. Открыл ее комнатный невольник, низенький и курчавый, из Зунгруна.
Покои Иллы Ралмантона были просторными, хотя по размерам и уступали королевским. Особняк его, как оказалось, некогда принадлежал короне и был подарен советнику ей же, когда лекари посоветовали ему ограничить пребывание в душных и тесных помещениях. Поэтому на задворках разбили сад с апельсиновыми деревьями, а само здание немного перестроили и обставили по вкусу Иллы. А вкус у него был демонстративно вызывающим.
Юлиан привычно мазнул взором по порочно-роскошной обстановке — от алых расписанных по-южному ковров (несколько, кстати, подарил Дзабанайя), широкого ложа, застланного покрывалами, украшенными золотыми узорами, до обилия ваз, масок на стенах и картин. Он уже привык к забавам своего покровителя, так как с годами понял, что советник купается в роскоши не от дурного вкуса, а от отсутствия других удовольствий. Илла не мог пить человека из-за чахлости. Он не мог любить женщину ни сердцем, которое очерствело, ни телом, которое было мертво. А потому он и тратил все золото на роскошь, балуя себя и свое самолюбие покупками.
Впрочем, порой Юлиан замечал, что и сам стал находить некоторую прелесть в коллекционировании предметов роскоши.