— Что же там, Ариф? — шептал дрожащим голосом Илла, вынырнув из дум.

— Вы восстановили свои силы, достопочтенный?

С трудом Илла поднялся с шелковых подушек. За эти две недели он сильно состарился, ведь в его руках было бессмертие, которым он не мог воспользоваться. Из-за этого все болезни, все страхи разом навалились на старика, и он больше ни о чем не мог думать, кроме как о величайшей ценности, лежащей перед ним.

В глазах Иллы горел неистовый, безумный огонь алчности. Все свободное от попыток передачи дара время он качался на волнах воспоминаний. В его голове сплетались между собой видения прошлого, когда он был еще молод и силен. Вспоминал он Вицеллия Гор’Ахага, свою дружбу с ним, вспоминал любовь к Филиссии и ее слезные мольбы помочь, вспоминал то настороженное счастье, когда узнал возраст привезенного Вицеллием сына. Его охватила лихорадка, и, пока испуганные Викрий и Ариф снимали жар у бредящего советника, тому казалось, будто он уже вернул себе молодость и ходит орлом по дворцу, а на койке здесь остался лежать старый труп бывшего старейшины.

Хотя за окном царил мороз, Илле было душно и жарко. Но из-за страха, что за пределы спальни выйдет хоть один слух, окна не открывали. Уже почти три недели он прятался ото всех, желая поскорее забрать то, что должно быть его по праву, то, что он заслужил.

Когда дворец стал медленно оживать, трупы вывезли, а скорбный плач в Золотом городе затих, то поползли змеи новостей, что консул Илла Раум Ралмантон при смерти: он пропустил все собрания выживших, затаился в своем доме. Другие же утверждали, что его затворничество связано больше со смертью нареченного сына Юлиана. Все жалели его, несмотря на скверный нрав. Нелегко потерять то, что только что обрел. Но никто и не догадывался, что этот самый Илла приказал давать ему для здоровья кровь того, в ком недавно видел сына.

Сумрак от мокрого снега окутал Элегиар и скрыл особняк от посторонних глаз. В нем под несколькими одеялами лежал измученный старик, который то и дело кидал полубезумные взгляды на труп рядом с собой. Тогда же, когда окровавленное запястье Иллы вновь не приняло дар, изо рта вырвался горестный стон: он чувствовал дыхание смерти. Времени оставалось все меньше. Губы его были измазаны кровью: он пытался пить кровь покойного, но сил от этого не прибавлялось, потому что выпущенная кровь сразу же теряла свои волшебные свойства, как не может двигать пальцами рука, отнятая от тела.

Илла пытался припасть к запястью убитого и высосать из того все соки, но и этого он не мог, так как кровь будто не давалась, застаивалась и молниеносно густела.