Теддан посмотрела ему в глаза, негромко, удовлетворенно хмыкнула и двинулась обратно к Храму. Гаррет поплотнее закутался в плащ и повернул на запад. От ходьбы ломило в боку, как, впрочем, и от всего остального. Так он хотя бы мог считать, будто боль предсказуема.

Ветер дул не сильно, но был противно промозглым. Уши занемели, а из носа потекло. Старик со старым мулом громыхал перед ним по улице в раздолбанной повозке, потом повернул на юг. Гаррет уже почти соблазнился пойти за ним, и пусть извилистые, тесные улочки Долгогорья перебьют движение воздуха. Ворона глумилась над ним, каркая с конька крыши.

Где-то далеко впереди, за еще застывшим Кахоном, наверху ската Старых Ворот, люди начинают осознавать, что княжна куда-то пропала. Среди них есть те, кто беспокоится о ней самой либо о ee роли для жизни города, а могут быть и такие, кто подослал к ней убийц, и Гаррет не имел ни малейшего представления, как отличить одних от других. Элейне нельзя находиться там, где она сейчас. Нельзя возвращаться туда, откуда пришла. Нельзя и бежать из города. Он вспомнил мертвеца, произнесшего «останешься, и ей не жить». Но она уже умерла, несмотря ни на что, и все тропинки к спасению, до которых он мог добрести, любые надежды, в какие пробовал вдохнуть жизнь, заметали сугробами кинжально-острые китамарские вьюги. Он не ведал – и ведать не мог, – кто и где были их враги. Нет и союзников, кому можно было довериться…

Исподволь он замедлил шаги. Обнаружил, что стоит посреди улицы, обхватив руками бок, и пялится на грязную, обледенелую мостовую, словно читает ответ, начертанный на шкуре этого города. Он поглядел назад, на Храм, потом на юг, в сторону Долгогорья. «Чем ради нее ты согласен пожертвовать?» Он глубже натянул рукава на руки, пытаясь наскрести крупицы тепла, и повернул туда, где когда-то был его дом.

Когда он добрался туда, солнце уже перевалило за полдень. Уличный лед истончался, трескался, разъедался. Гаррет подошел к некогда своей двери и постучал два раза. Дышал учащенно, но не оттого, что переусердствовал. Дверь открылась, являя Сэррию, и Гаррет пронаблюдал, как при виде него с управляющей, словно маска, спадает любезность.

– Вы в этот дом не войдете, – сказала Сэррия. Стоя со скрещенными на груди руками, она сверкала взглядом, как недалеко ушедшая гроза. – Не прошло и дня, как вы снова унизили эту семью. И дня. Ждете распростертых объятий? Вы, должно быть, спятили!

– Я не с вами пришел повидаться, – сказал Гаррет.

– Ваш отец на складе. Разыщите его там, если он готов с вами разговаривать.