– Стой, тебе туда нельзя! – вдогонку ему крикнула Ройя. Он не послушал и ворвался в хартрум, судорожно соображая, что предпринять. Он должен проверить, жив ли безлюдь, и, если его еще можно спасти, вызвать домолога, того рыжего, что работал на Ризердайна. Имя странным образом выпало из его памяти.

Комната предстала перед ним в том виде, какой запомнилась во время ночного осмотра. Казалось, в ней ничего не изменилось, но стоило поднять голову, и взгляду открылось жуткое зрелище. Прежде по центру потолка пролегали две дубовые балки, но кто‑то выдрал их с корнем, неаккуратно, орудуя ломом или гвоздодером. Для хартрума подобное изуверство было равносильно тому, как если бы человеку вспороли спину и вырвали позвоночник.

– Кто это сделал? – спросил он у Ройи, прибежавшей следом за ним. Она застыла на пороге, обхватив себя руками и плавно покачиваясь, словно пыталась убаюкать свою тревогу.

– Не знаю. Это случилось той ночью, когда я просила тебя остаться. Только я ничего не видела…

– И не слышала? – удивился Рин, уверенный, что невозможно учинить такие разрушения по-тихому, тем более в безлюде, реагирующем на любое вмешательство извне. Тихий дом не назовут Ревущим. Сложно представить, что он не сопротивлялся и не звал на помощь лютину, чьим долгом было оберегать безлюдя.

– Ничего. – Она мотнула головой и забормотала, не делая ни пауз, ни вздохов: – Я плохо помню то утро. Мне не здоровилось, и я не сразу заметила перемены. А потом, потом я поняла, что безлюдь мертв.

Договорив, Ройя уронила лицо в ладони и зарыдала. Она до сих пор была в ужасе и не могла совладать с собой.

В отличие от лютины, поставившей клеймо скорби на своем безлюде, Рин отказывался признавать его гибель. Он вывернул карманы, вытряхнул их содержимое и стал ждать, гипнотизируя взглядом засушенные цветки клевера, рассыпавшиеся по полу. Приманка оставалась нетронутой. Безлюдь молчал, как молчат мертвые.

Рин чувствовал себя врачевателем, который прикладывал к губам больного зеркальце, чтобы проверить, жив ли тот, и, отказываясь признавать очевидное, искал другое, чтобы уловить призрак слабого дыхания.

Он похлопал себя по карманам. В его инспекторской куртке всегда лежал коробок спичек, однако сейчас при нем ничего не было. Рин обратился к Ройе, напугав ее своей просьбой.

– Спички? Зачем? – ахнула она, решив, что он задумал устроить поджог.

– Запах дыма пугает безлюдей. Если он еще жив, то проявит себя.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что я работал домографом. – Признание сорвалось с языка прежде, чем Рин осознал, каким потрясением оно может обернуться для Ройи.