В тот же миг все замолкли и обратили внимание на него. Рин не мог заглянуть в глаза каждой, но совершенно точно знал, что увидит в них: презрение, ярость, ненависть.

– Ройя, – позвал он и внезапно обнаружил, что язык слишком тяжелый, чтобы им ворочать.

Вместо нее откликнулась другая – маленькая и сутулая, в своей теплой накидке похожая на комок шерсти. Она опиралась на трость и ею же ткнула Рина в живот.

– Даже имя ее произносить не смей, дерьма кусок, – прошипела она, и остальные тут же подхватили:

– Лжец! Предатель! Убийца!

– Это какая‑то ошибка, – промямлил Рин, пытаясь сообразить, почему его винят в гибели безлюдя. Однако лютины говорили не о том.

– Скольких из нас ты отправил на виселицу, а, домограф?! – пророкотала лютина, угрожающе выступившая вперед. Фигура ее была столь же выдающейся и мощной, что и голос. Такая могла в одиночку справиться с ним и подвесить к потолку.

– Я больше не служу Протоколу и… – начал он и прервался от внезапного тычка в бок. Лютина снова пустила в ход свою трость и одним ударом заставила его замолкнуть.

– Слышали, сестры?! – воскликнула она. – Домограф все забыл и даже не раскаивается.

– Зато мы помним, – с холодной злобой проговорила высокая. Метнулась к нему, схватила за подбородок, впившись в кожу острыми ногтями, и процедила: – И напомним тебе о том, что делали такие, как ты.

Она заставила его повернуть голову в сторону лютины с тростью. Лица было по-прежнему не разглядеть из-за накидки, скрывавшей ее почти целиком.

– Познакомься с Жози. Она пыталась сбежать, за что ей переломали ноги. По приказу домографа, которому ты наверняка жал руку. – Она говорила, а ее ногти все сильнее впивались в кожу, выражая зреющую в ней ярость. Лютина не ограничилась одной историей и тут же перешла к следующей, указав на крепкую девицу, назвавшую его убийцей. – А это Миар. Островная лихорадка сделала ее сиротой, а приют передал на службу городу. Она упрямая и сильная, сбегала трижды и в последний раз даже подожгла своего безлюдя. Без него, думала она, лютина не нужна. Но ее поймали и вернули в Марбр. Чтобы обуздать ее решимость, домограф приказал казнить другую нашу сестру, а ее безлюдя отдать Миар. Больше она не сбегает, понимая, что за каждой ее попыткой стоит смерть кого‑то из нас.

Пауза, возникшая за этим, была нужна, чтобы лютины выразили свою скорбь, а Рин осознал причину их ненависти.

– А вот наша крошка Кори, – продолжила высокая лютина, указав в угол, где сидела девушка. Она была такой щуплой и бледной, что почти сливалась с пространством. – Ей достался скверный безлюдь. Сам он не производит ничего полезного, но дает ей особую силу. Что умеет твоя кровь, Кори?