Прогуливаясь по безлюдю и раньше, Флори привыкла к его интерьерам, а потому ничуть не удивилась пустой комнате с кроватью, сиротливо стоящей у окна.

Они застали Риза читающим местную газету. Он выглядел посвежевшим и отдохнувшим, кардинально отличаясь от того, каким сюда попал. И все же, когда Риз оторвался от новостей и обратил взгляд на пришедших, в глазах его стояла прежняя печаль, пусть он и старался держаться бодро.

– Я бы сказала, что ты здоров, если бы не газета в твоих руках, – усмехнулась Илайн. – Что ты там читаешь?

– Ничего, – отмахнулся он и, свернув прессу, небрежно бросил ее на подушку. – Просто убиваю время.

Бильяна предложила выпить чаю на кухне, что заставило Риза выбраться из постели. Он прошел коридоры, продемонстрировав прыть и жизненные силы, удивительные для человека, недавно получившего нож под ребро. Ни один врачеватель не смог бы в столь короткое время добиться таких результатов лечения.

– Еще денек, и будет вприпрыжку бегать, – сказала Бильяна не без гордости, а Илайн едва слышно пробормотала:

– Надеюсь, убегать не придется.

Оказавшись на кухне, Флори попала в объятия теплых воспоминаний, связанных с Дартом. Взгляд, прикосновение, робкий поцелуй – она лелеяла каждую деталь из того немногого, что было между ними. Знала ведь, что этим только изводит себя, крепче привязывается к нему, и все равно продолжала.

Она опустилась в знакомое кресло и на время затаилась, пытаясь вернуть ясность мысли. Когда это удалось, Флори поймала обрывок разговора. Илайн расспрашивала Бильяну о безлюде с присущей ей дотошностью, а Риз не мешал их оживленной трескотне, увлеченный вылавливанием мятных листьев из чашки.

Флори уже знала легенду Дома с оранжереей, но была готова услышать ее снова. Бильяна обладала даром рассказчицы, каждый раз находя новые интонации и слова, чтобы увлечь любого всего парой фраз. Завораживающая, как старая сказка, история начиналась с безутешно влюбленного богача. Он мог легко заполучить сердце многих прелестниц, но выбрал ту, что не принимала его чувств. Тщетно он пытался добиться ее, прекрасную как лето, хрупкую как бабочка, увядающую как цветок. Она была тяжело больна и не желала связывать свою короткую жизнь ни с кем. Но даже трагичная правда не отвернула влюбленного мужчину. Ради нее он перестроил свой дом и превратил внутренний двор в оранжерею в надежде, что забота и любовь способны исцелить. И поначалу им удавалось это. Дождливая осень и ветреная зима прошли незаметно; холод и сырость не коснулись девушки, не забрались в ее больные легкие, не отняли у нее последние силы, и с наступлением весны она расцвела, словно капризная азалия, выхоженная в оранжерее. Увы, отступивший недуг в скором времени все равно забрал свое.