Чеда принялась массировать виски, но боль не уходила – наоборот. Словно рой жесткокрылов пытаться прогрызть ее череп.

– Если б она попросила помощи, то, может, осталась бы жива. Или если б получила ее без необходимости умолять.

– Айя знала, как обстоят дела в Шарахае. И на чью помощь она может рассчитывать.

Чеда резко вскинула голову.

– Что ты сказал?

– Она знала, что идет на риск.

– Я не об этом. Откуда она знала, на кого можно рассчитывать? Кто послал ее?

– Никто ее не посылал, – Дардзада начал закипать. – Ты что, не помнишь свою мать? Она сама захотела приехать, ей никто был не указ.

– Но кто-то проводил ее в путь. Она хотела поехать в Шарахай, и кто-то позволил ей. Кто, Дардзада?

– Этого я тебе не скажу.

– Я заслуживаю знать!

Дурацкая фраза, но в запале она не могла придумать ничего другого.

– Твоя мать умерла, потому что слишком близко подобралась к Королям. Она потеряла осторожность, как и ты. Думаешь, Воинство не знает, как опасно тебя там держать?

Чеда застыла. Она поняла, на что он намекает: если Воинство решит, что она может им навредить, ее убьют.

– Твоя идея?

Дардзада воззрился на нее в ужасе.

– Нет, конечно! Но не думай, что можешь всю жизнь переть напролом без последствий.

Чеда знала, как опасно было проникать в Обитель Дев. Знала, что Короли – серьезная угроза и вся ее жизнь теперь – прогулка по канату над бездной. Один неверный шаг – и не только она, но и все родные и любимые, единственная ее семья после мамы, погибнут. Однако то, как запросто Дардзада говорил об этом, вдруг разозлило ее, и гнев этот был сильнее, чем злость на Индрис.

Боль нарастала как песчаная буря, перед глазами заплясали искры, но тьма грозила накрыть все, воля асира давила, словно гигантская нависшая тень. Нет, с Индрис было совсем не так! Пусть гнев и захватил Чеду, но она чувствовала, что может им управлять. Теперь же ей казалось, будто она тонет в черной воде и чем больше борется, тем быстрее опускается на дно. Словно со стороны она увидела, как ее рука выхватывает кинжал. Шрам пульсировал так сильно, что острие, приставленное к шее Дардзады, плясало.

– Кто послал мою мать в Шарахай?