Люкен стал совершенно другим человеком: шарахани, а не каимирцем. Так было задумано: если кто-нибудь из них погибнет сегодня, Каимир должен остаться вне подозрений.

– Иди с Алу, – сказала она Люкену и расцеловала его в обе щеки.

Люкен забинтовал ладонь, поклонился и вышел из залы – ему еще предстояло запрячь неприметную повозку для встречи с Хамидом и Воинством.

Следующим подошел Тирон, и все повторилось: кольцо, шепот, кровь на лице. Сделать его похожим на шарахайца было проще – шарахайская кровь в нем проявилась сильнее, чем у брата, – однако Рамад заметил, что руки Мерьям дрожат, что дышит она тяжелее. Даже магу с ее талантом изменять чужую внешность было тяжело: многие не взялись бы за такое, слишком легко было испортить ритуал и оставить шрам, ослепить человека или размягчить его кости.

Однако Рамад был в ней уверен: у Мерьям достаточно силы воли и могущества.

От Тирона она перешла к Цицио, Враго и Готисту, поцеловала каждого, прежде чем отпустить.

С каждым новым ритуалом ее трясло все сильнее, и к тому времени, когда они остались одни, она выглядела так, словно пробежала от Западной гавани до вершины Таурията: дрожащая, тяжело дышащая. Она взяла руку Рамада… и замерла. Потянулись долгие мгновения.

– Я могу пойти и так, – сказал Рамад. Мерьям бросила на него сердитый взгляд.

– Просто дай мне немного времени.

Она отдышалась, вонзила кольцо в ладонь Рамада и начала рисовать, не дожидаясь, пока наберется достаточно крови, будто каждая секунда промедления грозила ей полным истощением.

Прикосновение Мерьям отозвалось болью. Несильной, впрочем, – все эти пощипывания и растягивания были скорее просто неприятны. В самом ритуале Рамад тоже не видел ничего ужасного: если все пройдет хорошо, через день или два магия рассеется. Но вот если они умрут… останутся такими навсегда.

Это потрясло его до глубины души. Если он умрет сегодня и попадет в Далекие поля, узнают ли его Ясмин и Реханн? Не будет ли он жалеть об этом выборе вечно? Однако, как всегда, требования жизни нынешней перевесили требования жизни загробной.

Мерьям едва смогла закончить чары – так ее трясло, но Рамад не стал ей на это указывать. Он просто был рад, что последний.

– Иди с Алу, – сказала Мерьям и, вместо того чтобы расцеловать его в обе щеки, поцеловала в губы. На мгновение страсть, которой они поддались в пустыне, вернулась, но вот Мерьям отстранилась и кивнула в сторону двери.

– Да, впусти Амариллис. Я быстро с ней закончу.

– У нас достаточно людей, не нужно ей идти.

– Она попросилась с вами. Я ей разрешила.