Когда золотая Рия догнала наконец серебряную Тулатан, асиримы принялись обнюхивать дюны, как волки, напавшие на след. Девы рассредоточились, каждая длань встала в формацию пятиконечной звезды. Однако, хоть они и волновались, напряженно вглядываясь в дюны, Хусамеддин был полон боевого задора: он въехал на вершину бархана, высоко поднял обнаженный шамшир, черный, как смерть, на фоне залитого лунным светом неба. Он – может, волшебный шамшир, а может, его хозяин – словно призывал Воинство явиться поскорее. Легенды говорили, что каждую ночь Бет За’ир Поцелуй Ночи просыпается и впадает в гнев, жаждая крови. Одни называли это проклятием богов, другие – благословением Шарахая, но лишь Хусамеддин и пустынные боги знали правду. Чеда же могла только порадоваться, что сегодня им не придется сойтись в бою: из всех Королей Хусамеддина она боялась сильнее всего.

Внезапно Хусамеддин развернул коня на восток и замер, привстав в стременах. Порыв ветра донес до Чеды могучий рев. Стон боли и страха разнесся по пустыне, поколебав наверняка даже пустые чертоги старых богов. Один, второй, третий… Это взрывались кадавры. Даже издалека Чеда чувствовала отголосок упругой ударной волны.

Вслед за криками донесся рев идущих в атаку солдат, лязг железа и снова взрывы, снова стоны боли. Чеда невольно представила, как кислота разъедает доспехи, плавит кожу нападающих.

Хусамеддин ничего не предпринимал, не рвался на восток спасать отряд – его черный жеребец рыхлил копытами песок, расхаживая туда-сюда. Новых криков не выдержала даже Сумейя, подъехала к нему.

– Мы идем на подмогу, мой повелитель?

Хусамеддин молча натянул поводья, останавливая Черногрива, и вслушался в звуки битвы. Чеда подумала, что до поля битвы не больше двух лиг – если поспешить, то можно успеть… Но Хусамеддин замер, будто каменное изваяние, глядя куда-то под нижние арки акведука.

– Мой повелитель, мы…

Он поднял руку с поводьями, склонил голову к плечу, словно прислушиваясь, и указал саблей на песок перед акведуком.

– Туда.

Ему даже не пришлось пришпоривать Черногрива – тот сам галопом сорвался с дюны и поскакал к начинающему закипать песку. Тот шел волнами, опадая и вздуваясь, вот показалась лысая голова, толстые руки зашарили вокруг, царапая короткими пальцами, и кадавр выбрался из зыбучего песка. За ним последовали остальные, побрели, шатаясь, к каменным опорам акведука.

Они были непомерно огромны, чуть ли не вдвое крупнее тех несчастных в Ишмантепе, но, без сомнения, – их пропавшие товарищи. Чеда понятия не имела, как они вообще могут ходить, однако, вопреки всему, приближались они к акведуку резво.