На мгновение она потерялась в воспоминаниях: где она? С кем?

Нет. Это не аптека, и над ее рукой склонился не Дардзада. Но как странно, что Девы переняли обычаи древних племен! Или не странно? Она уже ни в чем не была уверена.

– Сумейя, не стой.

Чеда подняла глаза. Вокруг шесть или семь женщин – она не могла разглядеть. На каждой – черный тауб Девы, но тюрбанов нет. Одна из них, кареглазая женщина с резко очерченной челюстью, поднесла моточек кожи ко рту Чеды.

– Сожми зубами, – велела она.

Сжать зубами… так ведь делают, чтобы человек не откусил себе язык от боли. Чеда почувствовала, как струйки пота побежали по лбу. Ощущения возвращались: влажность испарины на коже, тяжелые ремни вокруг живота, рук и ног, запах мочи – ее собственной, конечно. И сильнее всего – боль в отравленной руке.

Подумать только, когда-то, в подвале, Чеда боялась, что ей отрежут руку. Дай ей сейчас нож, она отпилила бы ее сама.

Стиснув зубами кляп, Чеда оглядела женщин, стоявших вокруг. Некоторые смотрели в ответ с жалостью и пониманием, но остальные были бесстрастны. Игла вновь впилась в рану, и боль взвилась до ослепляющих высот.

Женщина, протянувшая кляп, взглянула на Чеду лишь раз, когда крики стали совсем уж громкими. Она была лет на десять старше и смотрела разочарованно, брезгливо. Сперва Чеда подумала, что Дева презирает ее за слабость, но потом поняла – все они знают, откуда этот яд. Знают, что Чеда ходила к цветущим садам. Может, среди них даже есть та, что сражалась с ней, и теперь им приходится спасать воровку, которую следовало прикончить сразу же, у ворот.

Чеда не знала, почему старуха решила так, а не иначе, но видела, что молодой это решение не нравится.

А палочка меж тем все стучала и стучала по игле: удар, пауза, удар, пауза. Как долго это длилось? Еще один рассказ о ее жизни, малая его часть, вмещавшаяся на палец. Наконец старуха остановилась, сосредоточенно надула губы, покрутила руку Чеды, разглядывая свою работу, и кивнула.

Чеда вздохнула с облегчением. Все закончилось. Боль не ушла, но Чеда обмякла, вновь провалившись в спасительную тьму. Долго это не продлилось, боль разбудила ее вновь. Открыть глаза почему-то не получалось, мир словно остался где-то далеко.

– Не сейчас, – сказала старуха. – Сперва яд должен выйти.

– Что ж, хорошо. – Мужской голос, глубокий и древний, будто сама пустыня заговорила. – Приведите ее ко мне, когда очнется.

– Ей может стать хуже. Я приведу ее, когда она поправится.

– И когда же это случится?

Чеда приоткрыла глаза, глядя из-под ресниц. Старуха, делавшая ей татуировку, сидела рядом, но мужчины не было видно, Чеда чувствовала лишь его запах: мирра, амбра и сандал, что жгут, задабривая Бакхи.