Глава 39

Глава 39

Эмре вошел в аптеку, не постучавшись, окинул быстрым взглядом мешочки с порошками, восстанавливающие отвары и амулеты-полумесяцы, которые вешают над детскими кроватками, чтобы отогнать болезни.

– Дардзада? – позвал он, входя в мастерскую. – Дардзада!

Не услышав ответа с верхнего этажа, он вышел через заднюю дверь в сад.

Дардзада ходил между грядками лекарственных трав со здоровенной лейкой. В ответ он лишь глянул на Эмре без выражения.

Эмре захотелось вцепиться в его глотку, но он сдержался.

– Что ты наделал?

Дардзада поставил лейку и отряхнул руки.

– Ты о чем?

– Как ты мог отвезти Чеду к Девам?!

– Ты меня с Серебряными копьями не путаешь? Что, они наконец поймали ее? Нечего воровать то, что принадлежит Королям.

Эмре ткнул пальцем в Таурият.

– Ты отвез ее в Обитель Дев!

– Зачем мне это делать?

Он понизил голос так, чтобы не услышали любопытные соседи.

– Потому что она была отравлена. Потому что ты не смог вылечить ее и ничего лучше не придумал. – В абсолютной тишине зазвенел колокольчик, заблеяла где-то коза. Лицо Дардзады едва заметно дернулось. – Не вздумай врать! – крикнул Эмре. – Я ходил туда! Я спрашивал на Копейной! Люди видели, как какой-то толстяк, одетый как каимирский монах, вез на телеге больную женщину и бросил ее у ворот! Потом вышла Наставница и забрала ее, больше о ней никто ничего не слышал. Они убили ее, Дардзада! И это твоя вина!

Дардзада промолчал. Этого Эмре не мог вынести – схватил его за грудки.

– Зачем?!

Дардзада побурел и толкнул его так, что кусок полосатого тауба остался у Эмре в кулаке. Аптекарь хотел было свалить наглого мальчишку, но Эмре бросился на него в ответ, и они оба повалились на землю. В конце концов Эмре смог оседлать Дардзаду и от души врезать по лицу. Тот сражался как загнанный в угол лев, отбиваясь мощными кулаками, но Эмре был так зол, что не чувствовал боли. Он бился как в последний раз, меся ударами живот и бока врага. Дардзада попытался сбросить его, но он оказался быстрее и сильнее: занес кулак, чтобы вырубить противника… и гнев испарился, оставив лишь горькую ненависть к самому себе.