Нуре двадцать. Она научилась повелевать смертью не хуже, чем магией и страхом. Напряжение распространяется по Аре волной алых цветов. Но они с Максом легко проходят все стычки. Они сильны поодиночке, а вдвоем – неодолимая сила.

Теперь после долгого дня они возвращаются в казармы в восторге победы, мышцы ноют, а сердца взмывают ввысь. Макс – привлекательный мужчина, но никогда, наверное, не бывал так хорош, как в этот день, когда сражался сосредоточенно, уверенно и с точно рассчитанной жестокостью. Теперь, в полутемном коридоре, он поворачивается к ней, и что-то в его темных глазах вызывает у нее озноб по коже.

Она еще голодна.

Их губы сами собой впиваются друг в друга. Они сходятся, как в бою, в безумном стремлении к победе и, так же как после боя, после падают без сил.

Наконец у нее покойно на душе.

И только когда он засыпает, она приоткрывает один глаз и сбоку вглядывается в лицо спящего друга. Внутри разом тепло и холодно. Она знает его, как не знает никого другого. И никому другому не открывала так много себя.

Ей слышатся чужие шепотки: «Она здесь только потому, что спит с Фарлионом».

«Что они понимают?» – говорит она себе. И прячет сердце поглубже.

Нуре двадцать один год, она претендует на пост верховного коменданта.

Напряжение разразилось большой войной. Она мечтала о войне, видя в ней средство снискать уважение. Но никто не предупредил, как она беспросветно уныла. Вскоре люди начинают представляться ей механизмами, которые следует разобрать.

Хорошо. Быть такой холодной – хорошо. Верховные коменданты не бывают мягкими – особенно такие, как она, за кем не стоит мощь семьи и причитающееся мужественности почтение.

Не то что за Максом. Макс тоже кандидат и, очевидно, лучший из четверых – хотя Нура отказывается это признавать даже перед собой. Он, конечно, не знает. Он никогда не знает.

Его мысли почти все время заняты войной. Ему трудно. Она замечает морщины на его лице, видит, как он просыпается среди ночи. Ей страшно видеть в нем эту уязвимость. Она давно поняла, что в мире нет места для мягкости. А он так многое может, когда силен, – он мог бы двигать душами, копьями и кораблями, если бы только избавился от этой слабости.

И потому они, когда бывают вдвоем, не говорят о таких вещах, хотя она видит, что ему хочется. Признав за ним слабость, она призналась бы и в своей, а дни идут, кровь течет, и ставки все больше, и она ничего так не боится, как выпустить что-либо из запрятанного в самую глубину себя ящика.

Макс очень болен. В желудке у него ничего не держится, даже вода.