– Твое место займу я, – бросила в сторону Мирра.

– Ни за что! – гаркнул Атто. – Дома будешь ждать. Может, готовить научишься. Перестанешь платья свои рвать. Я не стану каждый раз, когда ты, бестолочь эдакая, портишь одно, покупать другое. Я беден. Как мышь подвальная беден.

– А ты переставай быть бедным, – взъелась на него Мирра и дернулась, без слов говоря: «Пусти, я дальше сама пойду, без твоей помощи».

– Отличный совет. – Он закатил глаза и почти стряхнул ее с себя. – Без тебя догадаться не мог.

Не ожидавшая, что Атто обойдется с ней так резко, Мирра свалилась на дорогу, подняв в воздух клубы пыли, и с силой вдарила рядом с собой кулаком. Вставать сама она явно не собиралась: Асин приметила надутые губы и гордо вздернутый подбородок – верные признаки глубокой обиды. Сидела Мирра неподвижно, и по ее ноге торопливо полз муравьишка, иногда скрываясь за подолом платья.

– Хватайся. – Асин протянула ладонь, но Мирра отвернулась, громко хмыкнув.

– Она не хочет с тобой говорить, – усмехнулся Атто.

– То есть обижена она на вас, а говорить не хочет со мной? – удивилась Асин.

– Как-то так, – он пожал плечами. – И меня она простит раньше. Мирра думает, что ты сбежала. От проблем. От ответственности. А я просто вел себя как…

Легким жестом он передал слово Асин. Она должна была продолжить его фразу, в духе матери вставить резкое «кретин» с наверняка дерзко подрагивающим «р», уткнув кулаки в бока. Но Асин лишь покраснела. И вдруг незримая смелость, обхватив холодными пальцами ее запястье, с простотой любопытного ребенка потащила ее в совершенно иную сторону, к вопросу, повисшему в воздухе огромным, готовым вот-вот лопнуть мыльным пузырем.

– А как же Тавелли?

Ведь Асин казалось, Атто тоже сбежал, когда отрекся от своего имени. Пускай это было давно.

– Тебе так важно, чтобы я произнес это вслух? – Перечеркнутая шрамом бровь дернулась. – По моей вине подох человек, Асин. У него могла бы быть семья и с десяток нелепых рыжих детей. Но его нет. И я не вижу смысла бежать от этого. Но, видят боги, если мои ошибки обернутся грузом на моих ногах, – он подхватил Мирру под мышки и поднял над землей, пока она, прижав кулачки к груди, тихо хихикала, – клянусь, я сломаю их. И камни, и ноги.

– Понятно, – ответила Асин, хотя, если честно, не поняла ничего. Кроме того, что Атто, кажется, и правда не убегал – по крайней мере, звучали слова уверенно, и это помогало внутренне собраться. Но тревога вновь развернулась, задела сердце когтистыми лапами – и то пустилось вскачь.

Наверное, правильнее было бы побежать к дому, поднять ленту, смахнуть с нее пыль, а затем, тихонько скрипнув калиткой, подойти к обеспокоенному папе. Ведь он точно ждет, Асин знала это. Казалось бы, так просто – взять и извиниться, упасть в знакомые теплые объятия, а затем парой коротких фраз обратить время вспять. Асин могла бы сделать вид, будто ничего не случилось, но слова папы – сказанные и несказанные, – наверняка точили бы ее изнутри. Они же никогда не ссорились, никогда. А мелкие неурядицы обычно быстро забывались. Даже сейчас Асин не смогла вспомнить ни одной.