– Один он, Тавелли, – продолжил Атто, будто Асин успела напрочь позабыть это имя, – терпел меня. И иногда высказывал вслух то, что обо мне думает. «Ты, – говорил, – не демон. Не демон. А властолюбивый самодур». Во как.

– Властолюбивый самодур! – воскликнула Мирра.

– Я его за ворот хватал, об землю – оп! «Сперва, – говорю, – докажи, что чего-то стоишь. Потом только болтай».

– А он? – спросила Асин, вновь обернувшись, но лента-змейка пропала за очередным поворотом.

– Пытался доказать. Раз за, – Атто выругался, мотнув головой: слова вновь стали вдруг даваться ему с большим трудом, – разом. Тощий мальчик.

– Тщедушный! – подсказала Мирра.

– Я его порой бросал в пекло самое, а ему, дураку, везло. Ни царапины на раздражающе румяном лице. Ни единой, Асин. Ножки-то дрожат, а он стоит и знай себе улыбается. – Он цокнул языком и скривился, будто прямо сейчас представил себе Тавелли, рыжего и явно добродушного. – Только за мной не поспевал.

Заговорили человеческими голосами выросшие на пути участки, два брата-близнеца. За низенькими темными заборами стояли двухэтажные дома, смотревшие друг на друга дверями и широкими окнами. Ко входу – что одного, что другого – тянулись кривые дорожки, окаймленные яркими цветами. Асин нравилось думать, будто и люди там живут одинаковые, но она знала в лицо каждого соседа, со всеми здоровалась – вот и сейчас помахала рукой молодой паре, пытавшейся поймать детей, которые бегали меж усыпанных алыми плодами яблонь. Они заулыбались, поприветствовали ее в ответ – почти хором. Даже малыши ненадолго замерли, обхватив руками стволы деревьев.

– Есть люди, у которых… руки не заточены под крылья, Асин, – сказал Атто. – Тавелли был старательным, я – лучшим. Он отставал, я шел вперед. И никогда не оборачивался. Я считал его пропуском на острова. А он подсаживался ко мне с двумя кружками чего-то крепкого. И толкал плечом. Будто мы приятели. Он быстро забывал обиды. Интересная особенность. И совершенно бестолковая, – усмехнулся он, прикрыв глаза. Дернулось рваное крыло носа, и Атто закашлялся, прижав ко рту запястье.

Одна из ног его подкосилась, шаркнул по сухой земле остроносый ботинок. Атто покачнулся, но, к удивлению Асин, не упал. Мирра, до этого сидевшая почти спокойно, засуетилась – явно решила слезть. Но вместо того чтобы дать ей спуститься, Атто подсадил ее повыше. «Я выдержу», – читалось в его взгляде. И все же Асин подставила локоть, давая Атто опереться и выровнять дыхание.

Вокруг заливались трелями птицы – те самые, которые, в отличие от людей, созданы крылатыми. Они парили высоко в небе, похожие на галочки, которые каждодневно вырисовывала Асин. Теплый ветер водил широкими ладонями по заросшим высокой травой полям, вдалеке мирно паслись урр. Солнце подсвечивало круглую листву на редких деревцах, прошивало, точно иглою, кроны. Но умиротворение Первого, как ни пыталось, не могло заботливо укутать собой Асин, то и дело вспоминавшую слова папы.