Папа понимал, принимал и прощал. А неудачи, возникавшие на пути, они переживали вместе, взявшись за руки. Что же изменилось сейчас? А может, они просто никогда не сталкивались с чем-то по-настоящему большим вроде неизбежного взросления и первой колченогой привязанности? Асин не знала.

– Как думаете, папа меня простит? – спросила она, прекрасно понимая, что ей, скорее всего, не ответят. Но неожиданно подала голос Мирра:

– Передай ей, – чеканя слова, она обратилась к Атто: – да, – без тени сомнения сказала она, позволяя ему отряхнуть себя от пыли. – Папы часто делают глупости. Потому что любят. Так говорила толстая святая матушка. Возможно, твой папа тоже хотел посадить тебя в стража.

– Образно, – добавил Атто, выпрямляясь. Он явно смирился с тем, что платье Мирры безнадежно испачкано: бурые пятна, похожие на расползшиеся по листу кляксы, спрятались в складках.

– Так ты не обижена на меня? – удивилась Асин, но голос ее звучал глухо из-за волнения.

Мирра лишь хмыкнула. Но мысль свою она донести сумела. Наверняка у каждого отца был свой железный страж, к которому он обращался, когда не видел иного выхода.

– Говорил же, – подал голос Атто.

– Простите за несвоевременный вопрос, но все же могу ли я звать вас Вальцером? – поинтересовалась Асин, только сейчас поняв, как грубо было с ее стороны брать в руки чужое первое имя, предназначенное для самых близких и особенных людей.

И в этот момент ее ладонь стиснули крепким пожатием. А налетевший озорной ветер толкнул Асин в спину и потянул за платье с такой силой, что она, привстав на носки, придвинулась ближе. Солнце, обычно заботливо обнимавшее всех и укрывавшее собой, с неохотой касалось Атто: не гладило его по лицу, не зарывалось в волосы, а словно стекало по плечам грязной желтоватой водой.

– Конечно. – Он провел теплым большим пальцем по тыльной стороне ладони Асин, и этого было более чем достаточно. – А теперь беги.

– А вы? – Асин часто заморгала.

Наверняка же Мирра захочет посмотреть на праздник, полакомиться тем, на что обычно лишь облизывается, побегать – и ведь в толпе ее точно не заметят – а там, быть может, и поиграть с другой ребятней. Но Мирра сдула пряди с лица и посмотрела с высоты своего маленького роста так по-взрослому, будто Асин ничегошеньки не понимала. Ей и самой на мгновение так показалось.

– А у нас свои забавы, Асин, – улыбнулся ей Атто. На сей раз Мирра не удостоила ее ответом, и ее голосом, мягким и уставшим, стал он. – Мы не любим шум, толпы. И этих дурней с дудками и гитарами.

Когда рядом вилась Мирра, в его речь время от времени проскакивало это сросшееся, неделимое «мы». Хотя эти двое, Атто и Мирра, казались ей все-таки разными. Она – иногда чересчур громкая, живая и подвижная. И он – спокойный, рассудительный и задумчивый. Впрочем, было и что-то делавшее их похожими. Как отца и дочь, которая невольно, даже не осознавая, впитывает черты родителя и начинает подражать ему.