Потому что мальчики не кричат.
Да?
Да?
Тошнота подкатила к горлу, и Асин поскребла шею ногтями, но ощущение никуда не делось. Во рту разливалась горечь. Спрашивать у Башни не хотелось – да и не могла она ответить человеческим языком. Только скрипом полок и дыханием ветра.
Танедд Танвар приходил каждый день. Он рассказывал о людях, погоде за окном. И приносил еду. Как же паршиво он готовит.
Танедд Танвар приходил каждый день. Он рассказывал о людях, погоде за окном. И приносил еду. Как же паршиво он готовит.
Я хочу кислых ягод. Хочу мамину пересоленную кашу. Лишь бы еда имела вкус. И не была похожа на песок.
Я хочу кислых ягод. Хочу мамину пересоленную кашу. Лишь бы еда имела вкус. И не была похожа на песок.
Из меня достали кости и внутренности. И заменили их.
Из меня достали кости и внутренности. И заменили их.
Металлом и солнцем.
Металлом и солнцем.
Но и они болели. Представляешь, солнце может болеть.
Но и они болели. Представляешь, солнце может болеть.
– Что с ним сделали?! – зарычала Асин и не узнала свой голос, громом разнесшийся по Башне. – А главное – зачем? – тише добавила она.
На ладони, которыми она успела прикрыть страницу, упали первые капли. Как бы ей хотелось, чтобы это были долетевшие до распахнутых окон брызги океана – такие же соленые. Но Асин просто плакала от бессилия, то и дело вздрагивая. За всю жизнь она не ломала ничего; шрам на плече казался теперь таким пустяком – а ведь он поначалу болел при каждом движении руки.