Он иногда гладил меня. Будто это могло помочь. Будто хоть что-то могло помочь.

И повторял, что я идеальный. Что я постоянный. Я лучше каждого прошлого Жреца. Даже лучше него.

И ничто не убьет меня, пока внутри горит солнце.

Но даже его, как и любой свет, можно погасить.

Ночью я становлюсь слабым. Из тела будто вырывают то, что делает меня мной. И я смотрю на себя со стороны. Зато мне не больно. Я словно ненадолго умираю и радуюсь каждой маленькой смерти.

Танедд Танвар называет меня красивым, но я вижу лишь покрытую синяками и порезами немощь. Со слабыми руками, острыми скулами и пустыми глазами. Зато мне подарили новую рубашку, белую, почти до колен. В ней я выгляжу грязным – и каждую ночь вижу эту грязь.

Дальше – целую страницу – Асин разобрать не могла. Сначала слова старательно вычеркивали, затем – вымарывали пальцем, втирая в бумагу, чтобы никто не прочитал, не узнал. Асин переворачивала лист за листом. Вальдекриз заново учился ходить, прихожане радовались его появлению, вкус еды возвращался – хотя сама она осталась отвратительной. Дрожь в руках исчезла, буквы перестали плясать, записи уже не кричали, прося о помощи. Вальдекриз просто жил, порой нелестно отзываясь о той, которая оставила его на все время мучений.

Так шли годы. Танедд Танвар дряхлел. Его глазами стал новый нареченный Жрец Отца-солнце Тьери Карцэ, которого любили, которому открывали то, что делало людей людьми. Он благословлял будущие семьи, даровал детям имена и ухаживал за Домом Солнца. Один.

Пока мог, Танедд Танвар выходил к людям, гладил малышей своими негнущимися пальцами. А затем он пропал. Остались на кровати его идеально выглаженная черная одежда и начищенная до блеска обувь. Только самого его не было нигде. Поначалу Вальдекриз думал даже, будто сам придумал его, как ту дуреху. Придумал и воплотил на страницах дневника. Но люди вспоминали старого Жреца и приносили искренние соболезнования, которые Вальдекриз не хотел слышать.