Казалось бы, настал тот самый долгожданный миг, когда свобода влетела в окно белокрылой птицей. Вальдекриз, новый Жрец Отца-солнце, мог покинуть храм и, забросив за плечи мешок со снедью, отправиться на поиски родной деревни. Но клятва, данная при наречении, обратилась кандалами и не дала ему уйти далеко. Ведь его ждали прихожане, они верили в него, как не верили, наверное, в самого бога. Вальдекриз был ближе и говорил на одном с ними языке. Он не мог так просто оставить их. Не сейчас.
А потом привычный мир раскололся.
Недавно прошлое перестало иметь какое-либо значение, – написал Вальдекриз, и в его словах чувствовалась легкость. – Я не видел, как все вокруг умирало: Рыжая не пустила. В тот день она кричала особенно громко – так, что первые несколько часов я просто лежал, накрыв голову подушкой. А когда попытался выйти, произошло… странное. Я открыл дверь, за которой поднимались в воздух комья земли, шагнул за порог – и оказался в одной из запертых комнат, где до этого не бывал. Я стоял в окружении подскакивающих сундуков, которые гремели под оглушающий вой Рыжей. И вдруг она смолкла. Она не отвечала ни на мои вопросы, ни на проклятия.
Недавно прошлое перестало иметь какое-либо значение
егкость. – Я не видел, как все вокруг умирало: Рыжая не пустила. В тот день она кричала особенно громко – так, что первые несколько часов я просто лежал, накрыв голову подушкой. А когда попытался выйти, произошло… странное. Я открыл дверь, за которой поднимались в воздух комья земли, шагнул за порог – и оказался в одной из запертых комнат, где до этого не бывал. Я стоял в окружении подскакивающих сундуков, которые гремели под оглушающий вой Рыжей. И вдруг она смолкла. Она не отвечала ни на мои вопросы, ни на проклятия.
Но не волнуйся, с ней ничего не случилось.
Но не волнуйся, с ней ничего не случилось.
– Благодарю. – Асин шмыгнула носом и смахнула запутавшуюся в ресницах слезинку.
Один из сундуков вдруг распахнул пасть – и в меня полетели письма. Несколько десятков писем. Они резали меня бумагой, кололи уголками, а я ловил их, как дурак, и читал обрывки фраз. «Дорогой брат», «сынок», «Тьери, ты не забыл», «я ненавижу», «почему ты». Каждое было моим – от мамы, папы, братьев и сестер. Они ждали, волновались, боялись, затем – злились. Ведь я не отвечал им.
Один из сундуков вдруг распахнул пасть – и в меня полетели письма. Несколько десятков писем. Они резали меня бумагой, кололи уголками, а я ловил их, как дурак, и читал обрывки фраз. «Дорогой брат», «сынок», «Тьери, ты не забыл», «я ненавижу», «почему ты». Каждое было моим – от мамы, папы, братьев и сестер. Они ждали, волновались, боялись, затем – злились. Ведь я не отвечал им.