Шумом называли способность, дарованную природой. Вроде умения перемещать предметы без рук. Или разводить костер взглядом. Люди, терявшие связь с природой и все меньше напоминавшие животных, постепенно утрачивали возможность шуметь. И все же были те, кто сохранил эту особенность. Я слушал. Слушал и злился, иногда неосторожно роняя из рук нить разговора. Потому что я, от рождения обычный, теперь хранил в себе солнце и наверняка шумел – оглушительно громко для тех, кто мог это слышать.

Рыжую забавляло, как Танедд Танвар гордо выхаживал перед ней, а затем писал долгие письма, зазывая обратно, в дом своего бога.

И Рыжая – тогда у нее еще было имя, но его она не называла, будто ожидая, когда я начну упрашивать, – приезжала. Народ-под-солнцем казался ей застывшим во времени, не желающим шагать вперед. Она немного жалела нас, немного забавлялась. Но благодаря ей Танедд Танвар наладил общение со многими дивными мастерами, способными сливать человеческое тело и металл воедино: они-то давно научились «чинить» своих людей. «У нас есть долголетие, технологии и шум», – хвалилась тогда она. И я не преминул ей напомнить, что вообще-то она мертва. Как и весь мир.

Она не боялась Танедда Танвара, дряхлого старика, которого могла, как говорила сама, убить одним выстрелом. Но, когда он заговорил о гибели мира, ей стало не по себе. Глаз Бога показал ему то, что я видел лишь частично: взмывающие в воздух клочки суши.