Светлый фон

Алекс выпрямился, очки подпрыгнули на переносице. Парень посмотрел на меня иначе. Его руки и пальцы сложились в единое слово, безмолвное, но могучее.

– Семья.

Семья

– Ты о своем отце? Генерале? – спросила я. – Поэтому ты здесь, верно?

Алекс качнул головой, взял блокнот и несколько долгих минут что-то записывал.

«Когда я согласился на предложение отца пожить в одном из штабов, я думал, что смогу найти здесь себя. Свой… голос. Я знал, что буду жить среди таких же подростков, думал, что найду новую… семью. Но этого не произошло. Совсем наоборот. У бойцов другое предназначение, наши судьбы отличаются. Наемники не принимают меня за настоящего солдата. Я – изгой. Я был изгоем в своей семье, слишком слабым для отца из-за потери слуха. И теперь я слишком странный для бойцов со своим молчанием. Мне нужно уйти из этого места, Элли. Иначе в желании угнаться за остальными я лишь потеряю самого себя».

«Когда я согласился на предложение отца пожить в одном из штабов, я думал, что смогу найти здесь себя. Свой… голос. Я знал, что буду жить среди таких же подростков, думал, что найду новую… семью. Но этого не произошло. Совсем наоборот. У бойцов другое предназначение, наши судьбы отличаются. Наемники не принимают меня за настоящего солдата. Я – изгой. Я был изгоем в своей семье, слишком слабым для отца из-за потери слуха. И теперь я слишком странный для бойцов со своим молчанием. Мне нужно уйти из этого места, Элли. Иначе в желании угнаться за остальными я лишь потеряю самого себя».

Я не знала, что ответить. Я не знала, что сказать. Я могла только кивнуть, запомнив каждое его слово. Больше мы ни о чем не беседовали. На выходе я подобрала одну из шахматных фигурок, того самого ферзя, на которого наступила. Большим пальцем провела по рельефной вырезке отполированного дерева. Разглядела рисунок расцветшего одуванчика в самом центре. Если шахматную доску считать полем боя, то фигурные марионетки станут солдатами, а символ одуванчика на груди – их знаменем. Я хмыкнула и поставила фигурку на пыльную полку.

На этом я оставила парня в библиотеке одного. Я не знала об Алексе практически ничего, нас даже с трудом можно было бы назвать знакомыми. Помнила, что он в детстве потерял слух и впервые за долгое время услышал звучание мира, только когда пришел в организацию, где для него изготовили новый слуховой аппарат. Я знала, что он боится говорить, потому что много лет молчал.

Я остановилась посреди бежевого коридора, запрокинув голову и уставившись в потолок.

– Что же теперь делать? – Раз Алекс отказал мне, то последняя надежда – это Дай. – А если и он откажет? Видимо, так и останемся лузерами навсегда, – фыркнула я, вспомнив слова Эйприла.