Я теперь калека. Мои руки, боже, боже! Обе руки…

Чертов волшебник молча усмехнулся.

– Это испытание?

Он, не ответив, прислонился к колонне. Приготовился ждать.

Ну, хорошо, я тоже подожду. Опустила плечи, уронила склеенные раковиной руки… Ой! Подол моего белого платья мгновенно расползся обугленной дырой как раз на самом что ни на есть причинном месте. Пропасть! Холера! Мне что, так и держать эту штуку на весу?

– Почему она не остывает?

– Она остынет, – тихо сказал Вран. – Когда-нибудь. Но позже, чем ты, если ты ничего не предпримешь.

– А?

– Ты можешь истлеть здесь, баюкая огненного младенца. И я пальцем не пошевелю, чтобы тебе помочь.

– Вран, почему? Ирис твой брат, я его игрушка, а не твоя. И Амаргин… Что они скажут, ты подумал?

– Их здесь нет, девочка. Здесь есть только ты и я. И она. – Вран кивнул на раковину. – Мое невинное дитя, мой драгоценный выкуп. Это не вещь, это креатура, существо. Едва родившееся, желающее быть. И век его гораздо дольше твоего, маленькая смертная. Она ни в чем не виновата. Виноват я, но мне ты ничего не можешь сделать.

– Ты издеваешься.

– Думай как хочешь. – Он улыбнулся.

Невозможно смотреть ему в глаза – в них горело то же тусклое жуткое пламя, выедающее мне зрачки. Отвернувшись, я продолжала видеть два белесых страшных пятна, они преследовали меня и заслоняли весь мир. Я зажмурилась – и это не помогло. Они были тут. Они всегда теперь будут со мной.

– Слезы не помогут, – сказал Вран. – Тебе ничто и никто не поможет, кроме тебя самой.

– Какой же ты… Я тебя ненавижу!

– Отлично. Ну?

– Что «ну»? Что «ну»?!

– Делай что-нибудь.

– Да пожалуйста!