Нутро перехватывает спазм, вода с кусками непережеванного мяса выплескивается из пасти. Один вид плывущих по течению черных кусков вызывает новый приступ. Отдышавшись, дракон опять пьет воду.
Слабость. Нас трясет, как старого паралитика, дурнота ходит волнами. Когда тебе фигово, то все равно – из серединного ты мира, из Полночи или из Сумерек. Везде… фигово… одинаково…
У нас хватает сил только выползти на илистый берег и рухнуть головой в траву. Пепельные ломкие листья качаются перед носом, словно потревоженный морозный узор на стекле. Как холодно!
Над равниной из пепла и соли восходит солнце. Нет, это горящий факел, пылающее облако, в раскаленном тумане теряются очертания головы, рук и воздетого меча.
– Дракон, – говорю я, – дракон. Нас сейчас убьют.
– Ску, ску… – отвечает дракон.
Ангел с огненными крыльями заносит над нами меч.
И с груди его скалится мертвая собака.
* * *
Над морем собиралась гроза. Небо угрюмо порыкивало, а знакомый голос свирели вышивал над дюнами путеводную тропу. Золотая нить путалась в ветках молодых сосен, струилась по песку, рвалась под напором ветра, возвращалась снова и снова рвалась, тонким звоном отзывалась в прибое, и в шуме крон, и в судорожных росчерках зарниц.
Там, где прошлый раз был виден в море Стеклянный Остров, клубились тучи. Не Стеклянный – облачный остров, настоящая тучевая гора в лиловых взблесках молний. В сумеречном небе над ним висела луна – ущербный с правого края кружок желтоватого шелка. Прибой выплескивал языки до самых дюн. Летящий песок покалывал ноги.
Голос свирели оборвался, и я услышала тревожный посвист ветра.
– Ири-и-ис!
Между дюнами взметнулось черное крыло. Ирис, стоя по щиколотку в песке, привязывал плащ к нижним веткам сосен.
– Вот здесь подержи, – сказал он, когда я подбежала.
Плащ рвался из рук как живой.
– Ты цел? – глупо спросила я. – Ты здоров? Вран тебя полечил?