Сейчас получалось хуже.

Эрик Стром встал, покачиваясь, держась за благословенный поручень, прикреплённый специально для таких случаев к стене. Держась за него, как старик, он добрёл до постели Хальсон, отстранённо поражаясь тому, что встал, что идёт по комнате.

Она следила за ним, страдальчески сморщившись – не понимала, что он делает, но молчала, надеясь обмануть боль.

Несколько шагов от одной кровати до другой показались ему бесконечной равниной – он опустился на край её постели и прикрыл глаза, считая про себя, восстанавливая дыхание. Было ли так же больно в прошлые разы? Может и было. Рассудок восставал, то и дело пытаясь соскользнуть в пропасть паники. Что, если прямо сейчас что-то идёт не так? Необратимо ломается в нём, рвёт плоть на части? Что, если на этот раз эти скоты – он сам не знал, кого имеет в виду – доконали его?

Эрик Стром заставил себя успокоиться: не происходит ничего необычного. Всё так же, как в прошлые разы. Эта боль – какой бы чудовищной она ни казалась – пройдёт, как проходит всё на свете.

Он вдруг почувствовал тёплое прикосновение, открыл глаз. Пальцы Хальсон коснулись его руки, и он сжал их некрепким пожатием, отозвавшимся вспышкой боли.

Он не собирался делать этого. Тогда, в прошлый раз, с Рагной, они тоже поддерживали друг друга. В этот раз он хотел держаться так далеко, как было возможно, ограничиваться иерархией «ястреб-охотник», быть дружелюбным настолько, насколько необходимо. Переживать всё, что можно, в одиночку.

Но снова – проходить через это можно было только вдвоём. Он чувствовал её жар, как собственный, и помог откинуть одеяло. Она благодарно вздохнула и тут же скривилась от боли.

Он осторожно, боясь ранить сильнее, мягко толкнул её разум тихим «Скоро пройдет».

Она вздрогнула – расширился зрачок.

«Связь между нами открыта, но сейчас я её закрою. Станет легче».

Она пыталась ответить – он чувствовал не её слова, но бесформенные сгустки мысли, неоформившиеся призраки слов.

Что она хотела и не могла сказать? Поддержать его в ответ? Спросить о чём-то? Пожаловаться на боль? Спросить, не противозаконен ли их мысленный разговор? Что бы это ни было, ей пока не хватало умения сделать это – как и закрыть связь, разомкнутую кропарями по неосторожности или ошибке, самостоятельно.

«Сейчас».

Закрывать её было больно, снова больно – в глазах побелело, зазвенело в ушах – но теперь каждый из них чувствовал только собственную боль, а значит, им обоим стало легче.

Того, что осталось, хватало – ещё как хватало, но по сравнению с той, прежней болью, он почувствовал себя почти что счастливым. Горячая волна схлынула, он снова мог дышать – хотя половину лица всё ещё кололо, кусало, жгло…