Время от времени Стром брал меня с собой в компанию других ястребов и их охотников; большинство были сильно старше его самого. Для них моя юность была, наверно, непростительным недостатком. Как бы Стром или редкие сочувствующие не вовлекали меня в общую беседу, я слишком часто чувствовала себя неуместно: не понимала их шуток, не разделяла воспоминаний, чтобы стать для них своей.
Я думала об этом, сидя в полумраке своей комнаты в Гнезде, пока значки оша, нашего детского языка, не прогнали эти мысли.
«Я опять слышал её – она поправила мои координаты. Если это координаты. Но что ещё это может быть? Про препараты. Всё должно работать, но очень не хватает препаратов, с которыми можно сделать эксперимент. Сплошная теория – и сколько лет придётся ждать, чтобы у меня появился хотя бы шанс превратить её в практику? Мне двенадцать лет, и это смешно и странно. Я чувствую себя так, как будто каждый мой год шёл за десять, и теперь я старше Сорты и Улли, старше мамы, брата, старше бабушки, старше здания Магистрата…»
«
Гасси, Гасси, Гасси.
Я вспоминала его – таким, каким он являлся мне во снах и вечерней дрёме, – с его мягкой и доброй улыбкой, тихим голосом. Каким бы он был, если бы повзрослел? Стал бы чувствовать себя не на сто двадцать, а на все сто девяносто лет?
Теперь не узнать.
Я вспомнила недавнюю встречу с Унельмом и почувствовала, как кулаки сжимаются от бессильной злости. Почему мне так важно было продолжать ненавидеть его, винить его?
Возможно, потому, что не делай я этого, мне пришлось бы ненавидеть и винить себя одну.