– Лери, что…

– Прости, прости, – жарко шептал он в складки платья, в которое она переоделась, накинув сверху длинный форменный камзол, белый с чёрным шитьём. – Милая… Я был сам не свой, я слишком переживал за тебя, ведь ты знаешь, как ты мне дорога…

Она пыталась поднять его с пола, растерянная, с невысохшими дорожками слёз на щеках, и в конце концов опустилась на пол, упала в его объятья.

– Жена моя, маленькая жена, – шептал он, целуя её щёки и нос, – я был так несправедлив, так жесток… Прости меня. Ты простишь меня? Мы что-нибудь придумаем, непременно придумаем. Этот Рорри, Стужа, опасность… Всё это не для тебя, ты слишком хороша для этого, так ведь? Я поговорю… Я поговорю с отцом, я что-нибудь придумаю…

Но с тех пор он больше не заговаривал ни о той ссоре, ни об отце.

Их встречи продолжались, как и раньше. Каждый свободный вечер она проводила на улице Первовладетелей, а ночевала там гораздо чаще, чем в Гнезде.

Лери был с ней ласков, как и раньше – так же играл её волосами, зацеловывал с головы до ног, дарил красивые безделушки. Именно тогда он подарил ей серебряный браслет с синими камушками, который она потом никогда не снимала. Ей нравилось представлять, что этот браслет надел ей на руку храмовый служитель во имя Мира и Души – что была у них с Лери настоящая свадьба, и что их игра в мужа и жену не была на самом деле игрой.

Ей очень хотелось, чтобы Лери тоже носил браслет – как обычно делали мужья и жены. Жалованье препаратора позволяло купить ему такой подарок – пришлось бы, правда, на пару месяцев ужаться или меньше отправлять домой. Миссе даже присмотрела подходящий в одной лавке в Храмовом квартале – но всё никак не решалась купить. И не из-за цены – просто во всём, что было между ними после того памятного разговора, чувствовалось что-то не то, как будто прозвучала какая-то спотыкающаяся, лишняя строчка в песне.

Лери всё чаще смотрел куда-то мимо неё, как будто уже видя что-то, что ей только предстояло разглядеть. Теперь уже он время от времени опаздывал на встречи, а несколько раз даже отменял их в последний момент. То ему было необходимо встретиться с другом, попавшим в беду, то надо было помочь отцу или матери.

Он стал меньше рассказывать ей о своих делах, а Миссе после того его укора боялась слишком навязываться. Тогда Лери чётко дал ей понять, что не желает слышать ни о Рорри, ни о Стуже, ни о Гнезде, а только из Рорри, Стужи и Гнезда и состояла теперь вся её жизнь.

Трижды она пыталась заговорить о своих чувствах и мыслях с Лери – но он отводил взгляд, что-то сбивчиво говорил о том, что ей только кажется, что сейчас у него непростой период, который им обоим нужно перетерпеть ради того, чтобы всё стало, как раньше, совершенно как раньше… После этого она начинала плакать, а он хотел заняться с ней любовью – и в конце концов Миссе начала догадываться, что именно её страх и слёзы распаляли его и – быть может – без всего этого их связь перестала быть ему интересной.