Теперь мне почему-то казалось важным сохранить его, хотя ещё недавно я хотела разорвать его на куски, сжечь, уничтожить… А лучше никогда не распечатывать – или вовсе не получать.

Вовсе не получать – если бы я не получила письмо, может быть, ничего бы и не случилось? Может, если бы я не распечатала конверт, все они были бы живы, и мама… Мама!

Мысли путались, и мне пришлось ухватиться за дверной косяк, чтобы не упасть.

Я старалась, старалась из-за всех сил ради того, чтобы у сестёр была лучшая жизнь, а теперь Иле и Вильна похоронены вместе – из письма Седки не понять, на одном участке или в одной могиле – но, наверное, лучше бы в одной могиле, потому что обе они, когда были совсем крохи, боялись темноты, не привыкли спать в одиночестве, а теперь они будут вдвоём – всегда вдвоём…

Я сама не поняла, как добралась до своей комнаты, села на край кровати, выложила на стол – рядом – письмо и квадрат пригласительного билета.

Вот теперь Унельм будет доволен – он попадёт на свой Летний бал, и Стром будет доволен – никто не расскажет про его тайные дела, если и вправду были они, тайные дела. Смутно я понимала, что мне необходимо подумать об этом, что это, наверное, важно…

И сразу вслед за тем: случилось ещё кое-что важное. Это связано с мамой, Вильной и Иле.

И Ласси.

Она всегда была самой бодрой и бойкой из всех. Самой смелой, самой сердитой. Как и я в детстве, она любила бегать к Ильморке даже самой холодной зимой, играть в лесу, дразнить псов, драться с мальчишками.

Как она будет играть теперь, лишившись слуха? Что с ней сейчас? Кто о ней позаботится?

Проклятый Седки.

Я всхлипнула, и слёзы потекли опять – на этот раз настоящие, горячие; горлу стало больно.

Проклятый Седки уедет, бросит Ласси, бросит Аду – я уезжала, зная, что мама продолжит нести их всех на своих плечах, сколько потребуется, но теперь мамы не стало, а отец…

Отец. Отец не пускал к ним лекаря – так написал Седки. Не пускал.

Я представила себе комнату, в которой прошло моё детство – тёмный потолок, мерное кудахтанье кур за стеной, и этот запах, тяжёлый запах птичьего помета, трав, залежалого тряпья…

Я обвела взглядом свою теперешнюю – хрустящее белое полотенце, гладкая поверхность стола, блестящие доски пола – я надраивала их каждое воскресенье, несмотря на усталость – ваза с поздними яблоками… Вырастить такие в Ильморе считалось за удачу, а здесь, под Химмельборгом, вскоре после того, как убрали урожай, деревья зазеленеют ярче прежнего, а после зацветут опять…

Сухоцвет, вложенный Иле в один из конвертов, в синей кружке. Кружка – подарок Миссе.