«Чтобы ты могла написать на ней своё имя, как Кьерки сказал».

– Дьяволы! – я метнула кружку в стену, и брызги синих осколков осыпали плечи Строма, открывшего дверь. Он был одет, как обычно перед охотой, – в простое, чёрное – и очень зол.

Только теперь я поняла, что не просто впервые опоздала – что сижу в этой комнате уже давным-давно, и теперь мы оба, должно быть, понижены в рейтинге, а Стром напрасно ждал меня, как обычно, в общем вагоне.

Одного взгляда на меня ему оказалось достаточно, чтобы я почувствовала, как он вторгается, вламывается ко мне в голову, минуя расспросы. Он не смел, не имел права делать это без моего разрешения, но я была слишком слаба, чтобы удержать связь, и в одно мгновенье он узнал, увидел всё – я знала, что его умений на это хватит, но больше не противилась, потому что силы покинули меня окончательно.

Даже он не мог узнать подробностей – во всяком случае, я надеялась на это – но вот почувствовать то же, что я, ощутить мою боль, как собственную, – мог.

Стром отшатнулся, как будто его ударили, и некоторое время мы молча смотрели друг на друга, пока кто-то за дверью с грохотом пробегал по коридору, опаздывая на последний поезд в центр.

– Собирайся, – наконец сказал Стром. – Что тебе понадобится на три дня? Щётка, полотенце… А, ладно. Разберёмся по ходу дела.

Взяв меня за локоть – крепко, но бережно – он поднял меня с кровати и повел за собой.

Письмо и приглашение на бал остались лежать на столе.

Мы прошли коридор, спустились на первый этаж и вышли в сад. Попавший нам по пути Кьерки взглянул на меня сочувственно.

У чёрного хода стояла автомеханика Строма, и почти сразу мрак бархата тёплой обивки поглотил меня. Я ни о чём не спрашивала, и мне плевать было, куда и зачем мы едем.

Все силы уходили на то, чтобы сосредоточиться на мерном ритме движения – не думать, не плакать, не кричать.

Связь со Стромом была теперь разорвана – он увидел, что хотел, или не желал больше иметь дела с моей болью… Мне было всё равно. Несмотря на замкнутость автомеханики, меня вдруг начало жутко знобить – зуб на зуб не попадал, слёзы снова покатились по щекам и казались теперь ледяными.

Я всё время чувствовала на себе его взгляд, но, когда подняла глаза, увидела, что Стром смотрит в окно, и лицо его непроницаемо. Я мельком подумала о том, что он, быть может, везёт меня в центр, чтобы передать другому ястребу – кто знает, какая кара считается у него достаточной для опоздания – но и это не вызвало во мне ни тревоги, ни страха.

Я отстранённо думала, что после такой боли больше никогда, должно быть, не сумею по-настоящему ни грустить, ни бояться.