А потом случилась странная вещь, которую многие из тех, кто прознал о ней после, приводили как доказательство моего хладнокровия, граничившего в тот момент с бессердечием.

Я вдруг выпрямилась, вытерла слёзы и, пристально глядя на Кьерки, сказала:

– Мой друг не может попасть на Летний бал. А мне очень нужно, чтобы он туда попал. Не знаю, что делать.

На лице Кьерки, успевшего, наверно, передумать всё самое страшное, отразилась смесь недоверия и облегчения.

– И всё? Ты из-за этого сидишь тут в таком состоянии?

– Да, – прошептала я, и он укоризненно покачал головой.

– Сорта, можно ли так пугать? И ты опоздала на охоту… Из-за такой… – он взглянул на меня и осёкся, а потом продолжил куда мягче. – Если это для тебя настолько важно, я могу помочь… Тогда ты придёшь в себя? Перестанешь плакать?

Бедняга Кьерки. Он бы, наверно, вышел в Стужу без струда, если бы в Гнезде кому-то стало от этого легче.

– Я вообще думал позвать кое-кого, – пробормотал он, роясь в карманах. – Мне, как коменданту Гнезда, положен гость к приглашению, и я думал… её не приглашали, а она так хотела бы послушать большой оркестр химмельборгского театра драмы… Он, говорят, будет играть там всю ночь… Но ничего, я придумаю что-то другое. Всё равно она наверняка отказалась бы – а без неё идти туда мне не особо интересно… Словом, вот. Возьми.

Ему наконец удалось освободиться от моей мёртвой хватки, и он вложил мне в ладонь твёрдый квадратик картона.

– Вот. Твой друг ведь препаратор, так? Этого и удостоверения будет довольно… Теперь всё в порядке?

– Да. – То, что действительно можно было принять за хладнокровие или бессердечие – ну кто говорит о бале сразу после того, как узнал такую ужасную новость – было, на самом деле, глубоким шоком. До прочтения страшного письма я говорила с Ульмом, была озадачена его просьбой – и именно она первой пришла мне на ум, когда Кьерки спросил, чем может помочь.

Я широко улыбнулась, крепко сжимая квадратик, и Кьерки с облегчением улыбнулся.

– Вот и славно. Все бы проблемы решались так просто… Пожалуйста, не пугай меня больше. Вечно они плачут из-за дураков-мальчишек, – пробормотал он, и снова покачал головой. – Я-то думал, ты вся в службе, а гляди-ка… Ну, вытри слёзы, Сорта, и скорее беги в Гнездо, собирайся и выходи, м? Ты уже опоздала на поезд, но успеешь на дополнительный. Эрик Стром наверняка будет… Недоволен. – Выбирая слово, он явно пощадил мои чувства.

– Да. Верно. Спасибо тебе, Кьерки… За всё. – Я механически поднялась со скамейки и побрела в сторону Гнезда. Теперь в обоих моих кулаках шелестело, похрустывало, и я машинально разжала пальцы, чтобы не превратить приглашение и письмо Седки в труху.