– Я сегодня двадцать папок разобрал, – заметил Ульм.

– А дома ещё пять разберёшь, – вставила Мем.

– …Думал, почивать на лаврах должно быть приятно.

– Пусть идёт. – Олке поморщился. – Нам всем не мешает хорошенько отдохнуть. Что-то надвигается… Попомните мои слова. Что-то надвигается – и скоро нам всем здесь будет не до отдыха.

– Он так всё время говорит, – шепнул Вэл печально, – но уже несколько месяцев только папки, дым…

– Отставить нытьё. – Мем погрозила ему пальцем – сверкнул перстень с алым камнем. – Во времена моей молодости…

Унельм знал её достаточно, чтобы понять: это идеальный момент для того, чтобы свалить. Что он и сделал – впрочем, перед этим не забыв изящно поклониться Мем и Олке и дружески помахать Орте.

– Завтра в восемь чтоб был здесь, как штык! Кроме работы, есть ещё и уроки – ты ведь не забыл, что я твой наставник, верно?

– Само собой! – крикнул он, уже выбегая на улицу.

Ему нужно было, совершенно необходимо было остаться в одиночестве. Он думал, что весь день будет клевать носом – спал-то он всего ничего, – но ему не сиделось на месте, так бурлила в нём кровь.

Утром, вводя эликсир, как обычно, он не почувствовал жжения, а поедая кашу на воде – делать с утра что-то сложнее ему всегда было лень – вкуса.

На службе он старался думать о содержимом папок – Олке приходил в ярость, если кто-то что-то путал, хотя эти архивные дела благополучно пылились, никому не нужные, лет сто… Но думать получалось только о вчерашнем вечере.

А если ещё конкретнее – о девушке, которую он встретил в дворцовом парке.

Унельм изо всех сил пнул ни в чём не повинный мешок мусора, который выставили у чёрного хода.

Что за девушка! Никогда прежде он не встречал такой.

И ведь ничего особенно красивого в ней не было. Некоторые девчонки в Ильморе – в том числе и те, кто был не прочь составить ему компанию в лодочном сарае у озера или на прогулке в лесу – были куда красивее.

Но он вспоминал её лицо – светлые глаза, веснушки у уголков глаз и на носу – она явно пыталась маскировать их пудрой, но безуспешно… Волосы, шея, руки, плечи – он лихорадочно вспоминал её всю, шаг за шагом, и не находил ничего такого, из-за чего стоило бы сходить с ума.

Но не в глазах дело – а в том, что можно в них увидеть.

Ни в одних глазах он никогда не видел столько силы, живого огня, любопытства – и при этом горечи, как будто она слишком многое видела, как будто заранее была разочарована, как будто…

Что такого могла видеть девушка – что там, почти девчонка – которая, судя по белизне лица и нежности рук, вряд ли хоть день в своей жизни трудилась? Её платье в синих и голубых тонах – такие позволено носить только тем, кто в родстве с Химмельнами. Значит, она, вероятно, всю жизнь только и делала, что спала на мягком и вкусно ела… Откуда было взяться такой живости, яркости за высокими стенами золотой клетки?