***

Дверь загремела минут через десять после этого разговора. Гоблин уже начал тереть впалый живот, но еды он не получил. В дверях появилась с выставленным дробовиком и в самом деле крыса, во всяком случае у стражника была огромная крысиная голова, которая и пробасила:

- Быстро! Подняться и за мной! К самой зовут. Поэтому сначала помыться и переодеться. И чтобы ветры в присутствии нее не пускать, даже если будет очень страшно. Ясно?

- Ясно, - пробормотал Джим, выходя вслед за Малином и Элфриком из камеры в мрачный коридор, освещенный тусклыми лампочками. – Да у вас тут электричество?

- Молчи лучше, - посоветовал вполголоса Малин. – Генератор тут у них. Если послали динамо крутить, значит скоро пошлют кого-то к уродам. Или сами съедят. Страшное дело.

Прочие охранники оказались с человеческими головами, но их было не меньше дюжины и у каждого в руках имелся дробовик. Вдобавок все они разглядывали заключенных, особенно широкого в кости Малина, с неприятным блеском в глазах и то и дело облизывались. Нет, схватываться с ними здесь было гиблым делом. И не потому, что Джим боялся попасть под пули, достаточно было броситься под ноги, а вблизи можно было бы надеяться на удачу, нет. Он ясно осознавал, что под пули попадут Малин и Элфрик, а этого ему почему-то не хотелось. К тому же если и следовало вырываться из узилища, то лишь предварительно познакомившись с его начальницей. Надо же было выяснить, куда делись вещи Джима, с которыми он вовсе не собирался расставаться. Да и на то, чтобы точно узнать, сможет ли он справиться с пронизывающей все его тело болью, тоже требовалось время.

Их загнали в узкую комнату со сливным отверстием в полу и деревянными решетками. Тут же стояла пара железных бочек, вода в которые набиралась посредством дождей, сгнивший потолок над ними свидетельствовал именно об этом. На лавке у входа имелась пара ковшей, несколько брусков хозяйственного мыла и корзина с одеждой, которая, судя по запаху, была отнята у приговоренных к смерти и перед этим осведомленных о своей судьбе.

- Что-то у меня такое чувство, что я луковица, которая вынуждена сама себя чистить, - пробормотал Малин, подхватывая мыло, – и при этом сама же и плачет.

- Полотенца нет! – возмутился Элфрик и, ощупав собственный подбородок, добавил. – И бритвенных принадлежностей тоже.

- Ты мойся быстрее и одевай что-нибудь из этого, - проворчал Малин. – А то у меня настроение портится от твоей наготы.

- Во-первых, я никуда не тороплюсь, - принялся намыливать снятую майку гоблин. – Ты на эшафот тоже бегом побежишь? Во-вторых, не одевай, а надевай. А в-третьих, Джим-счастливчик тоже никуда не торопится. Так что и я никуда не спешу.