— О чем ты?
— С восходом солнца, ваша сила возрастает подобно вспышке. Золото же прибывает постепенно.
Взгляд Горана остановился. Она права. На его счастье, змеи не могут заполнить зал в одночасье, а значит, он может учиться контролировать силу при постепенно возрастающей мощи. Змея сказала, что он умеет лишь тратить. Это правда. Его неконтролируемы вспышки гнева раньше, имели ту же причину. Он просто избавлялся от копившегося внутри напряжения. Давал волю страстям и честно боролся с ними после. Появление Огнеславы усмирило змея. Так он думал. Но что если не змей обрел покой, а он обрел причину прилагать больше усилий для самоконтроля?
— Благодарю тебя, — сказал Горан. — Можешь идти.
Когда Чаяна исчезла, он обошел зал, размышляя над природой обращений. И вдруг подумал о том, что никогда не пробовал сам обернуться змеем. Он принимал это, как неизбежность, как насилие над собой, которому нет возможности противиться. Обращение было для него также неотвратимо, как восход и закат солнца! Почему не попытаться смотреть на него, как на обычную магическую уловку?
Остановившись, положил ладонь на золото, хаотично возвышающееся рядом. Задержав взгляд, попытался воспроизвести ощущение, что испытывает утром. Кожа вспыхнула искорками, похожими на отблески восходящего солнца, но не изменилась. Сунув пальцы средь сверкающих монет, он попытался снова. Собирая весь огонь, что был внутри и направляя его в ладонь. По руке пробежала рябь, напоминавшая чешую, и снова исчезла.
Злясь, он пытался опять и опять. Не получалось. Отчаявшись, взглянул в потолок, а после резко вскрикнул и вскинул руки. Волна огня, сорвавшись с ладоней, ударила в свод. Его гнев выплеснулся вместе с пламенем на ни в чем не повинные камни. Стало легче. Но этот глупый поступок никак не приблизил его к цели.
Взяв себя в руки, вновь сосредоточился и присев, положил ладони на усыпанный золотом пол. Легкое покалывание на пальцах и золотистые всполохи на руках. Сила прибывала. В очередной раз попытался начать обращение по собственной воле. Ничего не происходило! Бесполезно!
— Это невозможно… — выдохнул, опускаясь на пол.
Змей внутри шевельнулся, желая проявить себя, но князь испытал в ответ только злость. Он подумал, что теперь у него не осталось и капли сострадания, его сердце испытывало ненависть ко всему змеиному племени, а с ними и к самому себе.
— Ночь не твоё время! Лучше забейся в самый темный уголок моей души и сиди тихо, — процедил себе под нос, испытывая ни с чем не сравнимую горечь. — Ты привел нас сюда! Хотел быть бесправным рабом? Получай! — прошептал, чувствуя всё возрастающую волю змея. — Злишься? Не согласен? А что ты можешь? Ничего!