Я поднимаю ее закутанную тушку. Когда я прижимаю ее к груди, она почему-то кажется легче.

– Прости меня, – шепчу я настолько тихо, чтобы дядя не услышал.

Я подхожу к краю ямы. Она большая, чуть длиннее моего роста, и уходит в кромешную тьму, туда, куда не достает свет от фонаря в ногах дяди Руфуса.

– Я не вижу.

Его губы поджаты, глаза холодные.

– Тебе и не нужно видеть, чтобы знать, как спуститься вниз.

Я не хочу бросать ее туда. Хватит с нее жестокостей за сегодня… за всю короткую жизнь.

Проглотив комок в горле, я лезу в яму. Чем-то пахнет. Земля и сырость, многолетнее гниение листьев и коры – к этим лесным запахам я уже привыкла.

Но есть еще что-то.

Что-то более густое, глубокое. Что-то, от чего у меня перехватывает дыхание и сводит желудок. Разложение и гниль, как от давно умершего животного.