– Из всех Блэквудов только у тебя разум идет прежде, чем сталь, – улыбнулась Исбэль и взглянула в глаза мужа, – Ты сможешь принять нужное решение, не обдумывая ничего наперед, – Реборн всегда считал себя не глупым человеком, но глядя на девушку в своих объятьях начинал в этом сомневаться. Куда девается его разум каждый раз, когда она оказывается рядом? – Восточники должны доверять Теллостосу. Слову старой короны и слову новой… Только так они почувствуют себя в безопасности… они настолько же хитры, насколько и осторожны.

– Трусливы.

– Нет, осторожны. Не все, кто отказывается хвататься за сталь, имеют мелкие души.

– Когда я осаждал столицу, они даже не набрались смелости высадиться у наших берегов.

Исбэль закусила губу, подавляя желание возразить.

– Я прошу только поверить, – сказала она и посмотрела взглядом теплым и ласковым, словно последнее солнце уходящего лета, – Ты же можешь сделать это для меня?

Реборн поцеловал теплые губы, заставив их раскрыться. Ему казалось, что сейчас он готов даже сброситься со скалы, если бы Исбэль попросила. Теплота женщины сделала его совсем безвольным. Реборн готов был пойти на любые уступки за поцелуй, за ласковый взгляд. На него так смотрела только мать. Когда она умерла, вокруг остались совсем другие взгляды. Они были какими угодно: холодными, требовательными, надменными, любопытными, лебезящими, уважительными и презирающими, скрытными и правдивыми, какими угодно, но только не ласковыми. Не дождался такого взгляда он и от собственных сестер, а о брате и отце и говорить было нечего. Реборну нравилось, как Исбэль зажигается от его прикосновений, как она прикрывает глаза от удовольствия, как легкая улыбка блаженства касается ее губ. Да, за это он готов был отдать все и выставить себя любым дураком.

Корабли Восточников прибыли через две луны.

В залив главной гавани вошли пять боевых галей с широкими полотнами нежно-розовых парусов и дюжина добротных карраков.

«Будто собрались в бой», – с уважением подумал Реборн, наблюдая, как пристает к гавани самая большая галея.

Золотая, с лазурной полосой по корпусу. На парусах гордо реяла крынка молока в объятьях острого серпа-полумесяца. «Золотое вино» имело длинный, словно у меч-рыбы, нос и непомерную гордость.

– Не сочтите за оскорбление, король Реборн Блэквуд, – склонил чалму из бело-синей парчи посол Джарум Аммарис, – Такие предосторожности продиктованы исключительно страхом. Да, мы вас боимся. Но ведь где страх, там и уважение, – улыбнулся он. Реборн уловил лукавство в его улыбке, но для этого не пришлось напрягать струны души – восточники жили с надеждой обмануть саму хитрость.