Мы сидим в темнице как будто целую вечность: ничего не происходит, течение времени ничем не отмечено. Я даже задремываю, и тут знакомый голос заставляет меня проснуться:

– В другой жизни, возможно, я бы заревновал.

От голоса Мэйвена у меня вдоль хребта ползут мурашки, но не по-хорошему.

Кэл вскакивает на ноги с невероятной быстротой и бросается на прутья, так что металл звенит. Но решетка прочная, и Мэйвен – хитрый, отвратительный, мерзкий Мэйвен – в безопасности. Тем не менее, к моей великой радости, он отшатывается.

– Побереги силы, брат, – говорит он, стуча зубами при каждом слове. – Они тебе скоро понадобятся.

Хотя короны на нем нет, Мэйвен уже держится с видом жестокого короля. Его грудь покрыта новыми медалями. Некогда их носил Тиберий, и я с удивлением замечаю, что они всё еще в крови. Мэйвен бледнее прежнего, хотя темные круги у него под глазами исчезли. Видимо, убийство улучшает сон.

– На арене будешь ты? – спрашивает Кэл через решетку, крепко держась за прутья. – Ты сделаешь это сам? У тебя хватит смелости?

Силы встать недостает, как бы мне ни хотелось подбежать к решетке, разогнуть металл голыми руками и ощутить под пальцами горло Мэйвена. Я могу только смотреть.

Он глухо смеется.

– Мы оба знаем, что в поединке на способностях я тебе уступаю, – говорит он и швыряет Кэлу обратно его давний совет. – Значит, я справлюсь с тобой при помощи ума, дорогой брат.

Когда-то он сказал мне, что Кэл ненавидит поражения. Теперь я понимаю, что Мэйвен вел игру на выигрыш. Каждое дыхание, каждое слово вело его к этой кровавой победе.

Кэл глухо рычит.

– Мэйвик, – говорит он, но в этом прозвище нет ни капли любви. – Как ты мог так поступить с отцом? Со мной? С ней?

– Убитый король, принц-предатель… столько крови, – насмешливо произносит Мэйвен, пританцовывая вне досягаемости Кэла. – Город оплакивает твоего отца. Ну или, по крайней мере, люди притворяются, – добавляет он, равнодушно пожав плечами. – Глупые волки ждут, когда я промахнусь, а умные знают, что я этого не сделаю. Дом Самоса, Дом Айрела… они годами точили когти, ожидая слабого короля, сострадательного короля. Ты знаешь, как они пускали слюни при виде тебя? Только подумай, Кэл. Через двадцать-тридцать лет отец бы умер – медленно, мирно, и ты бы взошел на трон. Женатый на Эванжелине, дочери железа и ножей, в обществе ее брата. Да ты бы не пережил коронацию. Эванжелина поступила бы так же, как мама, и посадила бы на твое место собственного ребенка.

– Только не говори, что ты совершил преступление ради блага династии, – фыркает Кэл, качая головой. – Ты сделал это ради себя самого.