Вскоре тронный зал наполнила какофония голосов. Члены Имперского совета вставали на свои кресла, перевешивались через балюстраду из красного дерева, кричали что-то в адрес Луки и Морганьи. На лице последней застыл ужас. Стражники, оставшиеся у помоста, были не менее ошарашены. Они поднимали руки, пытаясь успокоить толпу.
Эта мысль привела Ану в оцепенение, и она могла лишь стоять и наблюдать за разворачивающейся перед ней сценой. Морганью будут судить за государственную измену и убийство; яд, который послужит уликой против Морганьи, и противоядие, которое спасет жизнь Луке, в аптекарском крыле.
Стражников, удерживающих Ану, тоже обуяли сомнения. Они немного отступили и опустили мечи, наставленные на новопровозглашенную наследницу империи.
Ана направила на них силу родства и оттолкнула. Она выпрямилась и вышла вперед. Гвалт стих, и множество глаз следило за ней, пока она шла по проходу к помосту.
Кто-то крикнул:
– Остановите ее!
Морганья стояла у трона. Еще минуту назад она была уверена, что он будет ее. Одну руку она положила на спинку, как будто хотела одновременно и защить свое право на трон, и спрятаться за него.
– Стража!
– Нет! – скомандовал Лука. Он пытался встать, и Ане было больно смотреть на его мучения. – Моя сестра – наследница империи, и обращаться с ней необходимо соответственно.
Морганья молниеносно развернулась к нему.
– Кольст император, – сказала она. – Я понимаю вашу любовь к сестре, но вы не можете отрицать, кто она есть на самом деле! Кровавая ведьма Сальскова!
Она повернулась к толпе.
– Разве не были вы в тот день на Винтрмахте, когда она убила восемь невинных людей, повинуясь своей чудовищной жажде крови?
По комнате прокатилась волна вздохов; несколько гостей и советников вскрикнули.
– Ты права, – сказала Ана, и взгляды всего зала были прикованы к ней, пока она медленно подходила к трону. – Я делала ужасные вещи, и мир неустанно напоминал мне о том, что я чудовище. Но ты, Морганья, такая же.
Ана замедлила шаг. Теперь их с тетей разделял лишь помост.
– Ты разве не видишь? Мы одинаковые. Но кое-кто однажды сказал мне, что сила родства не определяет нас. Нас определяет то, как мы решаем ее применить.
Глаза Луки излучали гордость.